Книга Зимняя война 1939-1940 гг. - Гордон Франк Сандер

Русские начинают вторжение в Финляндию… Самолеты бомбят аэродром Хельсинки… Война началась, США предпринимают усилия для достижения мира.

«Нью-Йорк таймс», 30 ноября 1939 года

Я все хорошо помню. Воспоминания настолько свежие, что они меня до сих пор иногда мучают. Когда холодно и идет снег, я вспоминаю себя в окопах так отчетливо, как будто это было вчера.

Доктор Эрик Мальм, в годы финской войны — командир взвода в 10-м пехотном полку на линии Маннергейма

Что больше всего запомнилось в ту войну? Больше всего запомнилась несостоятельность нашей армии, потому что с такой горсточкой, как враждебная страна, мы не смогли разделаться как следует и вовремя. Нам показали, как надо воевать.

Георгий Прусаков, санитар 100-го отдельного лыжного батальона

Армии вторжения редко объявляют о начале войны музыкой, но примерно так и произошло во второй половине дня 29 ноября 1939 года в пограничной деревне Алакуртги в восточной Лапландии. В тог день финские пограничники были удивлены появлением советского военного оркестра при полном параде на дороге перед границей. Дойдя строевым шагом до пограничного шлагбаума, оркестр внезапно замер.

По сигналу концертмейстера оркестр заиграл «Интернационал». Не зная, как на это реагировать, один из финских пограничников позвонил начальнику местного погранотряда, полковнику Вилламо, гениальному воину, который командовал финскими пограничниками в этом районе со времен финской гражданской войны. Пограничник высунул трубку из окна, чтобы полковник мог услышать красные серенады от непрошеных гостей.

Услышав старый коммунистический призыв к оружию, обеспокоенный офицер приказал раздать боевые патроны пограничникам и быть готовым ко всему. Обескураженные пограничники так и сделали. Музыкальные берсерки сыграли всю программу советских военных мелодий для финских пограничников и для деревьев в лесу и исчезли в сумерках.

Чутье не подвело Вилламо: на следующее утро в районе Алакуртги финны понесли первые потери. В тот момент вся страна уже подверглась нападению.

* * *

Самый длинный день в истории современного Хельсинки начался достаточно тихо. Кристиан Илмони, студент Хельсинкского университета, шел по Стенбэкинкату, тихой улице в центре города, когда увидел первые советские бомбардировщики СБ-2, вынырнувшие из низких облаков в темном утреннем небе. Время на часах было 9 утра. Налет, первый из трех, которые в тот день совершили ВВС РККА, первый раз со времен Гражданской войны, когда финны увидели в небе военные самолеты, не говоря уже о целой эскадрилье бомбардировщиков, идущей в боевом порядке.

Это был первый знак жителям Хельсинки, что Финляндия окончательно и безоговорочно находилась в состоянии войны с Союзом Советских Социалистических Республик. Принять это, несмотря на быстро усилившиеся трения между двумя странами и явно подстроенный Советами инцидент со стрельбой на границе несколькими днями раньше, многим было невозможно. В том числе и студенту Илмони, которого налет застал на улице врасплох.

Илмони, который шел на лекции, проходил как раз мимо дома Юхо Кусти Паасикиви, финского посла в Швеции, бывшего премьер-министра и будущего президента страны, когда он увидел бомбардировщик красных, летевший параллельно улице. За полтора месяца до этого, 7 октября, двадцатилетний студент был среди большой толпы взволнованных горожан, которые сопровождали Паасикиви и других членов правительственной делегации, полковника Аладара Паасонена и советника министра Йохана Нюшеппа, на центральный вокзал Хельсинки. Они уезжали на ночном поезде в Москву, куда Иосиф Сталин и Молотов «пригласили» их для обсуждения «конкретных политических вопросов». Чтобы доказать русским, что они не были обеспокоены, упрямые финны решили отправиться в Москву на медленном ночном поезде, который шел 15 часов, а не лететь на самолете, как их запуганные коллеги из прибалтийских республик Эстонии, Латвии и Литвы, когда Кремль пригласил их по тому же поводу.

За 19 лет до этого Паасикиви принимал участие в переговорах с Советской Россией, которой тогда исполнилось всего три года. Тоща Россия была измотана и разорена шестилетней войной и революцией. Договор, подписанный в историческом городе Тарту в южной Эстонии, был одним из двух договоров, который большевики нехотя подписали. Один договор был с победоносными финнами, второй — с не менее кипящими от радости эстонцами, которые только что победили в своей тяжелой войне за независимость против Москвы. Договор утвердил новую тысячекилометровую советско-финскую границу, которая, по настоянию финнов, повторяла границу с Россией времен Великого княжества Финляндского.

В дополнение к этому, по пожеланию Хельсинки, Тартуский мирный договор дал Суоми ценный незамерзающий порт в Петсамо в обмен на кусочек Карельского перешейка, кусок земли 150 километров длиной и 100 километров шириной, соединяющий юго-восточную Финляндию и северо-западную Россию. Этот кусок обещал своим финским подданным благосклонный русский царь Александр II в 1860 году. Пароход, везущий Паасикиви и других ликующих членов делегации после успешного завершения переговоров, закрепивших финские усилия по получению независимости от России, прибыл в Хельсинки под громкие приветствия собравшейся толпы.

Это было в 1920 году. Теперь, спустя почти двадцать лет, румяный, шестидесятилетний Паасикиви направлялся на встречу с Иосифом Сталиным, всесильным правителем возрождающегося Советского Союза, который решил восстановить свое влияние на Балтике. Паасикиви был только что отозван из Стокгольма и планировал уйти на заслуженный отдых, даже не представляя себе, что его карьера только начиналась. Шел второй месяц глобального катаклизма, который потом стали называть Второй мировой войной. Теперь настала очередь коммунистических потомков Петра Великого и Александра I вновь изменить границы в Балтийском регионе в свою пользу. Теперь, когда Паасикиви и его коллеги торжественно сели на поезд, в их руках была ни больше ни меньше — судьба финской нации.

Несмотря на всю обеспокоенность, финны, которые собрались на вокзале, были не в настроении потакать Кремлю. Когда этот судьбоносный поезд тронулся и Паасикиви на прощание помахал собравшимся шляпой, толпа спонтанно начала петь лютеранский гимн «Могучая крепость наш Господь».