Книга Драгоценность - Эми Эвинг

Сегодня последний день, когда меня еще можно называть Вайолет Ластинг[1].

На улицах Болота в это раннее утро тихо, слышно только, как монотонно цокает копытами трудяга-осел да позвякивают стеклянные бутылки с молоком в тележке разносчика. Я вылезаю из-под одеяла и накидываю поверх ночной рубашки халат. Халат перешел ко мне от матери – темно-синий, вытертый на локтях. Когда-то он висел на мне мешком, длинные рукава закрывали даже кончики пальцев, а подол волочился по полу. За последние несколько лет я доросла до него, и теперь он сидит на мне так же, как когда-то на ней. Я его обожаю. Это одна из немногих вещей, которые мне разрешили привезти с собой в Южные Ворота. Мне повезло – я смогла захватить все, чем особенно дорожила. В трех других инкубаторах порядки куда строже; в Северных Воротах личные вещи и вовсе под запретом.

Я прижимаюсь лицом к чугунным решеткам на окне – витые, они сплетены в форму роз, как будто этот милый узор может скрыть их истинное предназначение.

Грязные улицы Болота отсвечивают тусклым золотом в лучах утреннего солнца, и кажется, что они и впрямь вымощены благородным металлом. Улицы и дали название этой местности – Болото. Весь камень, бетон и асфальт свезли в богатые округа города, Болоту осталась вязкая бурая грязь, пахнущая солончаками и серой.

Волнение трепещет в моей груди. Сегодня, впервые за четыре года, я увижусь со своей семьей. Мамой, Охром и маленькой Хэзел. Хотя она уже, наверное, и не такая маленькая. Ждут ли они этой встречи? А вдруг я стала для них чужой? Изменилась ли я? Не уверена, что помню, какой была прежде. Что, если они даже не узнают меня?

Беспокойство нарастает во мне, пока солнце медленно встает над Великой стеной, что маячит вдали. Стена опоясывает Одинокий город, защищая нас от натиска свирепого океана. Так мы чувствуем себя в безопасности. Я люблю наблюдать восход солнца, гораздо больше, чем закат. Есть что-то волнующее в том, как мир пробуждается к жизни во всем своем многоцветье. Это обнадеживает. Я рада, что вижу этот рассвет, вижу, как сквозь полотно розовых и лавандовых небес пробиваются красно-золотистые лучи. Я спрашиваю себя, смогу ли наблюдать за рассветами, когда начнется моя новая жизнь в Жемчужине.

Иногда я жалею, что родилась суррогатом.

Когда за мной приходит Пейшенс, я, все еще в халате, лежу на кровати, свернувшись калачиком, стараясь запомнить свою комнату. Запоминать особо нечего: лишь маленькую кровать, шкаф и потускневший от времени деревянный комод. В углу стоит моя виолончель. На комоде ваза с цветами – их меняют через день, – расческа, ленты для волос и старая цепочка с обручальным кольцом моего отца. Мама заставила меня взять ее после того, как врачи поставили мне диагноз. А потом за мной пришли ратники.

Интересно, скучает ли она по кольцу до сих пор? Скучает ли по мне так же, как я скучаю по ней? Тугой узел затягивается у меня в животе.

Моя комната почти не изменилась за эти четыре года. Никаких картин. Ни одного зеркала. В инкубаторах зеркала запрещены. Единственное, что появилось в комнате – это моя виолончель. Вернее, она не моя, а принадлежит инкубатору Южных Ворот. Кому она достанется после меня? Странно, но, какой бы унылой и безликой ни была моя комнатка, я, наверное, буду скучать по ней.

– Как ты, дорогуша? – спрашивает Пейшенс. Для нее мы все «дорогуши», «милые», «ангелы». Она как будто боится называть нас по имени. Может быть, просто не хочет привязываться к своим подопечным. Пейшенс уже давно служит старшей смотрительницей Южных Ворот. Сотни девушек прошли через эту комнату на ее веку.

– Все хорошо. – Приходится лгать. Не стану же я рассказывать, что чувствую на самом деле. Как будто кожа зудит изнутри, и самые темные, глубокие части меня наливаются тяжестью.

Она оглядывает меня с головы до ног и поджимает губы. По лицу этой пухленькой женщины с сединой в жидких волосах так легко все прочитать, и я уже знаю, что она сейчас скажет.

– Ты уверена, что хочешь надеть именно это?

Я киваю, поглаживая пальцами мягкую ткань халата, и спрыгиваю с кровати. У суррогатов свои привилегии. Мы можем сами выбирать одежду, питаться чем угодно, спать вволю по выходным. Мы получаем образование. Хорошее образование. У нас всегда свежая еда и вода, всегда есть электричество, и мы не должны работать. Мы не знаем, что такое бедность, и нам обещают еще больше всего, когда мы начнем жить в Жемчужине.

Кроме свободы. Об этом никто даже не заикается.

Качая головой, Пейшенс торопливо выходит из комнаты, и я следую за ней. Залы инкубатора Южных Ворот отделаны тиком и розовым деревом; на стенах развешаны картины – не изображая ничего реального, они служат лишь цветовыми пятнами. Все двери похожи одна на другую, но я точно знаю, в какую мы сейчас зайдем. Пейшенс будит по утрам в исключительных случаях: если предстоит осмотр у врача, или что-то случилось, или наступает День Расплаты. Кроме меня только одна девушка с нашего этажа завтра идет на Аукцион. Моя лучшая подруга. Рейвен.

Дверь ее комнаты открыта, а Рейвен уже одета – на ней светло-коричневые брюки с высокой талией и белый пуловер с V-образным вырезом. Не знаю, насколько она краше меня, потому что за четыре года я ни разу не видела своего отражения в зеркале. Но одно могу сказать наверняка: она одна из самых красивых суррогатов в нашем инкубаторе. У нас обеих черные волосы, но у Рейвен они коротко подстриженные, прямые и сияющие, а мои ниспадают волнами по спине. Ее кожа цвета карамели, и миндалевидные глаза, такие же темные, как волосы, выделяются на идеальном овале лица. Она выше меня ростом, а это о многом говорит. У меня кожа цвета слоновой кости и резко контрастирует с волосами, а глаза у меня цвета фиалки. Это я могу сказать и без зеркала. Из-за цвета глаз меня и назвали Вайолет.

– Ну что, день истины? – Рейвен выходит нам навстречу. – Ты по этому случаю так нарядилась?

Я оставляю ее колкость без ответа.

– День истины будет завтра.

– Да, но завтра мы уже не сможем выбирать себе наряды. Как и послезавтра. И… вообще никогда. – Она заправляет волосы за уши. – Надеюсь, тот, кто меня купит, разрешит мне носить брюки.

– Боюсь, твои надежды напрасны, дорогуша, – говорит Пейшенс.

Я вынуждена с ней согласиться. Насколько мне известно, Жемчужина – это не то место, где женщины носят брюки, если только ты не служанка, которую держат на самой черной работе. Но даже если нас продадут в семьи торговцев из Банка, скорее всего, мы будем вынуждены носить только платья.

Одинокий Город поделен на пять округов, и каждый огорожен своей стеной. Все округа, за исключением Болота, носят названия, связанные с каким-то ремеслом. Болото – беднейший округ, окраина. Промышленности у нас нет, здесь живут рабочие, которые трудятся в других округах. Четвертый округ – Ферма, где выращивают и производят еду. В округе Смог расположены все заводы и фабрики. Во втором округе – Банке – торговцы держат свои магазины. И, наконец, сердце города – Жемчужина, где живут королевские особы. И куда послезавтра переселяемся мы с Рейвен.