Книга Кровный интерес - Мария Лима

Я знаю мертвых, а мертвые знают меня. Такое положение вещей — результат моего рождения в семье некромантов, а не осознанный выбор. Сей дар у нас в крови, если можно так сказать. Не то чтобы я была одной из них… Во всяком случае пока — нет. Заветное желание моих родственников — передать семейное ремесло по наследству. В итоге пришлось изучать правила обращения со смертью в теории, а не на практике.

Два года назад моя жизнь полностью изменилась, и обучение закончилось там же, где началось, — в сердце гористого Техаса, в маленьком городке Рио-Секо. В мои обязанности входило утирать сопли сорокалетнему кузену-гробовщику по имени Мартин Нельсон, который обычно развлекался тем, что звонил мне по-хрен-знает-какому-поводу спустя часика два после моего отхода ко сну и просил денег. Допустим, у меня они были, а у него нет. Однако мне хотелось одного — уважения! Знаете, такая простая вещь, о которой пела Арета. Мой кузен очень уважал своих клиентов (конечно, не их самих, а семьи родственников, плативших ему за погребальные услуги), а вот меня… Мартин вечно плакался мне в жилетку на свою бессмысленную работу, даром прожитую жизнь и нехватку вакантных мест в вечности.

Два года невыносимой скуки, почти полного одиночества и разговоров с человеком, с которым у меня было меньше общего, чем с домашним животным. Завидная участь! Пусть это был мой выбор, но тогда мне казалось, что все не так уж и трудно. Ведь нельзя предугадать последствия того или иного решения, узнать будущее и почувствовать приближающуюся фатальную скуку. Да, с Марти и вправду было нелегко…

И вдруг что-то стало меняться. Последние две недели меня мучили кошмары — что-то вроде «персональной коллекции». Яркие, как сама жизнь, видения ворвались в мой сон с ошеломляющей скоростью и естественностью, будто их записали на пленке «Техноколор» в сопровождении стереозвуков и запахов. Я много лет проработала ассистентом Смерти, и теперь воспоминания обернулись не чувством вины (меня никто ни в чем не обвинял), а кошмарами, полными боли, страха, насилия и крови.

Чего удивительного? В нашем семействе редко кто умирал насильственным образом, по крайней мере в прошлом столетии. Сейчас, когда род почти прекратил свое существование, вид смерти стал делом добровольным. Я не очень понимаю, откуда приходит вся эта чертовщина. Возможно, это результат столкновения моей больной психики с фактами реальной биографии.

Моя жизнь превратилась в настоящую муку. Даже яркое полуденное солнце не в состоянии развеять страшные образы. Я до сих пор помню вкус крови и предчувствие чужой смерти… О, это пьянящее ощущение! Короткий жизненный путь; холодок, пробегающий по всему телу и оставляющий на языке невидимый и вездесущий запах, с которым не может справиться ни зубная щетка, ни содержимое громадной бутылки «Скопа»… Я помню все — каждую кровавую минуту…

Я бегу. Быстрее, чем кто-либо на моей памяти. Ноги плавно скользят по пересеченной местности, тело послушно лавирует, чтобы избежать столкновения со скалами, кактусами и стволами мертвых мескитовых деревьев, торчащих будто копья на фоне ясного неба. Бледный свет почти полной Луны освещает путь, и мое ночное зрение настраивается автоматически.

Их запах — обжигающая смесь страха и возбуждения от погони — манит за собой. И я хочу, я жажду этого!

Два охотника бегут прямо передо мной, скрываясь в тени, чтобы не быть узнанными. Ничего! Когда они насытятся, придет моя очередь…

Я делаю бросок вперед, дрожа от нетерпения. Сильный запах ударяет в нос, и я слышу, как добыча падает — одно тело, потом другое. У меня урчит в животе от голода. Кровь. Много крови… Но где они?

Туман застилает глаза. Мои органы чувств внезапно «выключаются». В фокусе остаются лишь следы крови. Я прорываюсь сквозь кустарник, раздирая в кровь лицо, руки, тело, но боли словно не существует. Они — там, впереди, у озера, рядом со скамьями для пикника; распростерты на маленьком пространстве. Двое, истерзанные и окровавленные. Аромат разорванной плоти манит меня. Я оглядываюсь: охотники уже далеко. Ни души вокруг — мертвые тела и… я.

Я приближаюсь и замечаю двух оленей — маленьких, беззащитных, пятнистого окраса. Слишком маленьких, чтобы спастись от преследователей. Я наклонилась, рука двигается согласно внутреннему приказу; тело само знает, что делать. И я кричу, потому что вижу, что лежащий окровавленный труп — не олень, а мой кузен Марти…

Знакомая вибрация докатилась до бедра в момент, когда я крутанула руль: правая передняя шина моего «лендровера» соскочила с асфальта на придорожный бугор, покрытый гравием, и подняла облако пыли…

Черт! Хватит уже думать об этом, тем более за рулем. Может, пора совместить мой цикл сна с ночным временем суток, как у всех нормальных людей? Да уж — нормальных… Если игнорировать очевидный факт.

Щекочущая вибрация повторилась. Чертов мобильник! Нужно привыкать к этой штуковине! Я вытащила телефон из кармана, оставив одну руку на руле, и приложила его к уху:

— Алло?

— Кейра?

— Привет, Марти!

Ну конечно! Надо было посмотреть на часы, прежде чем ответить. Кто еще способен позвонить в три часа дня (для меня это рано)! Кроме того, за кого я несла ответственность, кто был причиной моей неудовлетворенности и частым гостем последних кошмаров? Разумеется, мечты о смерти кузена — продукт моего заплутавшего воображения, поправшего и менее братские чувства. Даже думать об этом страшно… В конце концов, два года — ровно на двадцать четыре месяца дольше, чем можно выдержать, когда пасешь человека тремя годами старше тебя, да еще такого надоедливого. Последняя серия кошмаров заставила меня подумать об изменении своих выводов. Эти образы не годились в качестве пищи для ума психоаналитика — они заставили бы вопить любого потенциального Фрейда.

— Ты занята?

Занята, занята… Пытаюсь не слететь с катушек. Да и могло ли слово «занята» описать мое существование в эти дни?

— Да не очень, а что случилось?

Марти задумался: мой вопрос слишком напряг его мозги.

— Кейра, я извиняюсь… Знаю, ты терпеть не можешь ранние звонки, но… хм… Есть необходимость… — Затем последовал вздох и снова пауза.

Мой «броненосец» пропахал асфальт; скрежетание шин звучало особенно громко на контрасте с нашей немой беседой. Затем наступила тишина. Я слышала дыхание Мартина; он не произнес ни слова. Наконец я заговорила сама, не в силах оставлять своего четырехколесного друга украшением на середине дороги.

— Марти, чего ты хочешь? Я не смогу ничего сделать, если ты будешь молчать.

Закрыв глаза, я откинулась на спинку сиденья, еле сдерживая гнев. Я чувствовала, как раздражение нарастает, — это была непроизвольная реакция. Дыши глубже, Кейра! Дыши ровнее, спокойнее. Не стоит сердиться на Марти. Он все равно никогда не поймет…