Книга Инквизитор Красной Армии. Патронов на Руси хватит на всех! - Игорь Подгурский

Двухэтажный особняк под номером тринадцать на улице Гороховой выделялся инородным вкраплением среди других домов. От него физически исходило чувство мрачной безысходности. Так гнилой зуб бросается в глаза при ослепительной улыбке. Картину сглаживал веселый рыжий кот. Он пытался накрыть лапой солнечный зайчик. В просветах рваных облаков, низко висящих над городом и почти касающихся коньков крыш, нет-нет да и появлялось робкое солнце. Рядом с ним недалеко от парадного входа сидел худой беспризорник в рванье. Когда-то дорогая бобровая шуба, теперь засаленная до блеска и в подпалинах, была надета прямо на голое тело. Худая шея в цыпках торчала из полуоторванного воротника. Хозяину дорогой одежды, явно с чужого плеча, похоже, приходилось часто коротать ночи у костра. Ноги в добротных армейских ботинках на два размера больше и обмотках на щиколотках. На щеках и подбородке светлый пушок. Внимательный взгляд, который может быть у взрослого человека, но не у подростка. Казалось, ему было лет пятнадцать-шестнадцать. А может, даже больше шестнадцати. Худая шея изрезана глубокими морщинами, какие бывают у стариков.

Безликое, ничем не примечательное лицо, выпирающие скулы, глубоко запавшие глаза, соломенные волосы. Посмотришь на такого — и пойдешь дальше. Через минуту не то что описать, кого видел, человек и не вспомнит паренька. Вроде видел, а вроде нет. В памяти один силуэт. Беспризорник постоянно был на виду, одновременно оставаясь незамеченным.

После октябрьских событий чинный Петроград в одночасье наводнили беспризорники. В антураж старого города они быстро вписались и, похоже, надолго, будто всегда были его неотъемлемой частью. Сидит себе и сидит, никто не обращал внимания на оборванца.

Беспризорник выбрал место от входа так, чтобы не шуганул привратник, по старой привычке отгоняя побирушку, но в то же время чтобы видеть всех входящих и выходящих из особняка. Черного входа в особняке не было. Вместе с кошаком они сидели здесь уже третьи сутки. Ни разу не отошли по нужде, не перекусили, не сделали глотка воды. Лишь изредка беспризорник вынимал из-за пазухи тяжелый портсигар дутого золота с витиеватым вензелем на крышке. Доставал дорогую даже по старым меркам папиросу «Кремъ», сминая бумажную гильзу гармошкой, чиркнув спичкой, подкуривал, пряча огонек спички от ветра в ладонях, сложенных лодочкой. Прохожему с первого взгляда стало бы ясно, что беспризорнику нравится сам процесс вдыхания и выдыхания ароматного дыма. Одна из многих человеческих слабостей, которая доставляла ему неизъяснимое удовольствие, если не считать того, что он питался эманациями боли и печали. В лабиринте городских улиц, оказывается, есть место не только людям, но и тем, кто питается их болезнями, страданиями и смертью.

Заигравшийся кот выскочил на дорогу и чуть не угодил под колеса. Скрипнув тормозами, напротив оборванца остановился роскошный автомобиль марки «Руссо-Балт». В недалеком прошлом на таком же разъезжал император Николай II. «Руссо-Балт» кабриолет был рассчитан на шесть человек, считая водителя.

Сейчас в нем сидели другие пассажиры. Автомобиль год назад реквизировала окружная коллегия управления воздушным флотом Петрограда. В расписке черным по белому матросы-анархисты написали, что вернут машину вечером, да так и не сподобились. Закатались, позабыли. У тех, в свою очередь, машину забрали хмурые парни в черных кожаных куртках. Чекисты даже расписку писать не стали. К чему разводить бюрократическую канитель. Нет времени, когда в спину дует ветер перемен. Забрали и передали в Реввоенсовет.

— Персик, ко мне! — беспризорник скомандовал коту, словно тот был собакой. Кошак с фруктовой кличкой пушисто-желтой молнией сиганул с дороги на руки оборванца и как ни в чем не бывало потерся лобастой головой о его подбородок. В отличие от хозяина кот не походил на обитателя улиц. Ухоженная шерсть без колтунов, округлые бока. Очень впечатляющий котище!

Беспризорник достал из кармана серебряную расческу с редкими зубьями и, приговаривая: «Мой пушистый ангел», несколько раз провел по рыжей шкурке от ушей до хвоста. Кот благодарно муркнул, не спуская подозрительного взгляда с пассажиров роскошного авто.

За рулем сидела хорошенькая белокурая, голубоглазая молодая женщина со злыми глазами. Плотно сжатые тонкие губы, казалось, жили отдельно от лица своей собственной жизнью: кривились и подергивались.

Сидевший справа от женщины-водителя — рослый мужчина в темно-красной кожаной куртке с нашивками на рукаве инквизитора третьего ранга Рабоче-крестьянской Красной армии Аким Поплавков. Инквизитор — подтянутый молодой мужчина на вид лет двадцати пяти — двадцати восьми. Короткая прическа, каштановые волосы с ранней проседью. Из-под бровей жестко смотрели колючие светло-серые глаза, резко контрастировавшие с улыбчивым лицом. Незапоминающееся простое лицо, если не считать старого ожога на левой скуле.

На ногах темно-зеленые галифе, заправленные в черные хромовые сапоги с круговыми вставками, чтобы не мялись голенища. Видавшая виды красная кожанка с локтями, вытертыми до желтизны, с трещинами на отворотах и сгибах знала лучшие времена.

Сзади на широком кожаном сиденье развалились четыре матроса. Это были моряки, которые разлюбили море, променяв его на революционные вихри.

Братишки-анархисты имели колоритные лица матерых уголовников, по недоразумению одетых в черные бушлаты. Увидев их, доктор Ломброзо, потирая руки, помчался за фотоаппаратом: наглядных иллюстраций для его научного труда «Преступный человек» лучше не сыскать. Крепкие как на подбор. На флот задохликов не набирали. Любо-дорого смотреть.

Все крест-накрест перетянуты на груди пулеметными лентами. Хищно поблескивали остроконечные пули в латунных цилиндриках гильз. Сразу видно, что для форсу. Ни пулемета, ни винтовок у них с собой не было. У каждого на боку маузеры в щегольских лакированных деревянных кобурах. У одного с надписью «Бесстрашный» на бескозырке к поясу были подвешены цилиндры гранат «Миллса». То, что они с металлическим лязгом стукаются при ходьбе, ничуть не смущало ходячий склад взрывчатки, да и его товарищей тоже. Надпись на бескозырке обязывала владельца головного убора соответствовать образу.

На бескозырках матросов были черные ленты с названиями флотского экипажа и корабля, на которых они служили, написанные золотыми буквами. Золотое на черном — несколько траурно, но зато сразу ясно, кто есть кто. Великолепная четверка была с эсминцев «Бесстрашный», «Гангут», «Ревель» и «Аскольд». Братишки-анархисты были с разных кораблей, но вместе на берегу образовали крепкий сухопутный экипаж, спаянный мелкими пакостями окружающим и крупными безобразиями в масштабах города. Когда инквизитор забирал разухабистых матросиков из Петропавловской крепости, то не стал запоминать, как их зовут. Есть же названия на ленточках бескозырок. Так и стал звать их по названиям кораблей. Они были не против такого обращения, и, похоже, им это даже пришлось по душе. Может, так и принято в Красной инквизиции?