Книга Холодная страсть - Маргарет Роум

— Нет, ей-Богу, я не признаю этого. Никогда я не поверю, что Руни способны на такое предательство! — Лицо Майкла Руни выражало все признаки апоплексической ярости, всегда он поднялся во весь свой — пять футов шесть дюймов — рост, впрочем, всегда казавшийся меньшим из-за полноты, и уставился на свою хладнокровную, спокойную племянницу Джорджину, отделенную от него письменным столом, заваленным бумагами.

Еще несколько минут она продолжала рассортировывать стопку писем, привлекших ее внимание. Она быстро пробегала глазами каждое из них и набрасывала на их полях неразборчивые каракули, позволяющие помочь ее умелой секретарше составить именно такой ответ, который и можно было ожидать от фирмы «Электроник Интернэшнл», — американского изготовителя медной фольги для компьютеров, одним из директоров которой и была Джорджина. Гнев Майкла нарастал с каждой секундой ее молчания. Его глаза начали выпячиваться по мере того, как сдерживаемое бешенство поднимало и поднимало у него давление, и вены на его лбу тревожаще надулись, Джорджина вздохнула, сдвинула в сторону письма и подняла взгляд на дядю в тот самый момент, когда он готов был взорваться. Она невозмутимо потянулась за сигаретой и закурила, не желая выслушивать снова и снова еще одно повторение истории, которую она слышала от дяди уже столько раз, и особенно часто в последние месяцы.

Чтобы опередить дядю, она решила объяснить свое намерение еще раз, убедительно, так, чтобы он окончательно поверил в ее решение осуществить тот план, который она уже обрисовала ему и которому он так страстно противился.

— Завод, — разъясняла она, с явным американским акцентом, — будет построен здесь, на северо-западе Англии.

Когда ее дядя бросился в яростный спор, она призвала его к молчанию и твердо заявила:

— Это решено, дядя Майкл, окончательно и бесповоротно! Я не желаю больше слышать ни одного слова об Изумрудном острове и об его чудесном народе. Завод, — она ткнула указательным пальцем вниз, чтобы подчеркнуть свои слова, — будет построен прямо здесь!

Лицо Майкла Руни сморщилось по-детски. Его руки нащупали сзади кресло, он уныло рухнул в него и снова вперился скептическим взглядом в решительное лицо племянницы.

— Тебе не понять этого, Джорджина, — пробормотал он, и его гнев исчез, осталась только тревога. — Ты никогда не знала, как глубоки корни нашей семьи в земле Ирландии. Вспомни, что рассказывал тебе твой отец, когда ты была маленькой, о твоем дедушке, Симусе Руни, который еще мальчиком покинул Ирландию, потому что там не было для него работы, и уехал в Америку искать лучшую жизнь. И о том, как женившись на твоей бабушке, он встал на ноги и достиг процветания. Он, конечно, любил приютившую его страну, но она никогда не заняла в его сердце места Ирландии. Он любил Ирин, как он называл ее, так сильно, что это чувство проникло во всю его семью, вместе с яркой, пылающей надеждой. Ты знаешь, Джорджина, на что надеялся он. Он мечтал вернуться в Ирландию, к народу, который он любил. Он хотел насколько можно помочь экономике этой страны, переведя часть своего дела туда, и тем самым предоставить работу семьям тех, с кем он провел свое детство. Он умер, не осуществив своей мечты, умер и твой отец, но несомненно, — он наполовину поднялся с кресла и умоляюще обратился к ней, — несомненно, сейчас, когда эта мечта может стать реальностью, ты намереваешься просто проигнорировать его волю? Как можешь ты предполагать построить завод здесь, в Англии, если тебе понятно, что этим ты разрушишь идеал, взлелеянный двумя поколениями людей, которым ты обязана своим процветанием и престижем, которым и ты, и твоя мама так пользуются сейчас.

Джорджина фыркнула; никакие слова не отразили бы точнее ее презрение.

— Сентиментальная трескотня, дядя Майкл! Сколько раз я повторяла: в бизнесе нет места сантиментам.

Она сурово продолжила:

— Как тебе уже известно, для расположения нашего нового отделения были выбраны два возможных места: одно здесь, другое в Ирландии. Размещение завода здесь идеально подходит для наших целей, поэтому бессмысленно терять драгоценное время на поездку в Ирландию для выяснения условий его строительства там. Здесь нам доступны любые удобства, и мы знаем, что сможем набрать служащих из обширного резерва рабочей силы. Государственные власти собьются с ног, исполняя любое наше желание. Двумя словами, дядя Майкл, это место соответствует нашим требованиям как по заказу, так что я никоим образом не намерена даже думать ни об Ирландии, ни об ее ленивых, апатичных жителях, с их репутацией людей, ничего не делающих сегодня из того, что можно сделать завтра. Мне надо руководить бизнесом, причем бизнесом при многих конкурентах, и я просто не могу нагружать себя еще и «пассажирами». Даже такими пассажирами, которые целуют Блани Стоун[1]и у которых за каждым ухом по трилистнику[2]!

— Кощунство! — взревел Майкл, когда она замолчала, чтобы передохнуть.

Он просто плясал на месте от гнева, его ярость так выросла, что после единственного ответного слова он просто онемел. Джорджина думала, следя за ним, что он хоть и родился, и вырос в Америке, все же остался большим ирландцем, чем сами ирландцы. Фанатичный патриот, с необузданным нравом, говорливый, временами слегка навеселе, но при всем при том сердечно нежный, обаятельный, когда он хотел таким быть, что, как она цинично думала, обычно бывало, когда ему хотелось чего-то, чего у него не было.

Она довела его, с его уже вскипевшим норовом, до предела тем, что небрежно облокотилась о стол и медленно пускала кольца табачного дыма в воздух с таким видом, будто была готова ждать до тех пор, пока он сможет управлять своими эмоциями. Майкл, оскорбленный до глубины души тем, что она сумела полностью овладеть ситуацией, с негодованием смотрел на нее, осуждая ее прическу, при которой черные волосы были откинуты со лба и собирались в блестящий валик на затылке, — по его мнению, женские локоны должны мягкими волнами обрамлять лицо и не выглядеть так, будто они слеплены. К тому же ему не нравилось ее строгое платье, без единой ленточки или оборки, придававшее ей вид недотроги, — оно превосходно подходит для создания образа бизнесмена, но оно же — смерть надеждам любого молодого человека на тайные объятия. Однако больше всего он был оскорблен тем, что по ясным серым глазам племянницы было видно, что все это ее забавляет; забавен для нее был он сам, и это его взбесило. И он агрессивно высказал свое мнение вслух:

— Сантименты? Ты просто не понимаешь значения этого слова. Ты — холодная, бесчувственная женщина, развлекающаяся в мире мужчин! Девочка, где твоя женственность? Где мягкое, человечное общение, которого мужчины ждут от женщины? Ты похожа на механическую куклу с компьютером вместо сердца: действительно, превосходная копия твоей матери!