Книга Танец на закате - Лаура Эллиот

У Энди Корнуэлла был отпуск. Поэтому он сидел, развалившись на удобном диване в гостиной своего бунгало, и скучал.

А за окнами бушевала гроза. Она разразилась еще на заходе солнца и заставила скучающего Энди покинуть террасу, где он сначала лениво любовался закатом, а потом наблюдал, как где-то далеко над морем собираются мрачные грозовые тучи, время от времени вспыхивающие молниями. Потом поднялся сильный ветер, поверхность волн покрылась рябью, горизонт стал исчезать из виду. Небо смешалось с морем — перламутрово-серое месиво. Гроза приближалась. Вскоре молнии почти без перерывов принялись раскраивать потемневшее небо, а редкие раскаты грома превратились в оглушительный грохот, сливающийся с воем взбудораженного моря. Наконец обрушился ливень — ожесточенный, обильный, несущий с собой живительную прохладу, стирающий из виду и море, и пляж.

И тогда Энди перебрался скучать в гостиную. Большое дело — гроза. Гроза — она и в Африке гроза. Ничего особенного, просто природе нужна разрядка. И если эта гроза на какое-то время наполнила его душу восторгом, то это, скорее всего, потому, что человеческая душа порой способна сливаться с душой природы. Особенно, если эта душа так же одинока, как его.

В гостиной было тепло и сухо. И так же пусто, как и в предыдущие шесть дней, которые Энди провел в этом уединенном бунгало на берегу моря, называя это томление в одиночестве отпуском.

А что было делать? Последовать советам друга Кайла и броситься в пучину развлечений? Нет. Энди предпочитал покой. Ему хотелось в одиночестве облегчить душу от той боли, которая сковала ее с тех пор, как он расстался со Сьюзен.

Они расстались, потому что Сьюзен ушла. Ушла, как большинство его женщин, к другому. Потому что тот другой был таким, каким Энди стать не смог. И если бы она не ушла, Энди, возможно, никогда бы не задумался: а что же все-таки между ними было?

Оказалось, ничего. Ничего, кроме скучной, однообразной связи, только внешне похожей на любовь. Они проводили вместе выходные: ходили в кино, в рестораны, сидели в кафе. Говорили о работе, о погоде, о катастрофах и судьбах мира. И все шло спокойно, гладко и правильно. Только куда?

Оказалось, никуда. Потому что Сьюзен, как выяснилось, «хотелось большего». А это «большее» выражалось в ее желании привязать его к себе, чтобы до конца жизни ходить с ним в рестораны и кино. И он растерялся, потому что не знал, хотел бы он такого «большего» для себя? Было ли это всем, чего ему хотелось от жизни? И была ли Сьюзен, с ее маленьким, ограниченным, скучным миром той женщиной, с которой ему хотелось бы связать свою жизнь навсегда?

Оказалось, нет. И поэтому Сьюзен ушла к другому мужчине, который захотел обеспечить ей удобное, скучное, монотонное существование в паре. А его оставила мучиться над вопросом: почему не только Сьюзен, но и все ее предшественницы уходили от него к другим?

Кайл долго выслушивал его нудные монологи и наконец не выдержал.

— Послушай, дружище, ну чего ты так убиваешься? Почему да почему? Ушла она, потому что ушла. Скорее всего, потому что дура и встретила такого же, как сама. Вот и все. А ты поезжай лучше куда-нибудь, развейся. Например, на Корсику. Там тепло, солнечно и полно красавиц получше твоей Сьюзен. Представляешь, итальянки, француженки… Уверяю, они тебе быстро помогут забыть Сьюзен, — расставил все по своим местам простодушный Кайл.

Энди задумался над его советом… и наконец решился. Но вовсе не из-за француженок с итальянками. Ему хотелось покоя и размышлений. А больше всего — избавиться от этой беспрерывно копошащейся боли внутри. Может, все дело не в женщинах, которые от него уходят, а в нем самом? Он хотел понять…

И доразмышлялся до того, что понял, какой он дурак. Он не любил ни Сьюзен, ни всех ее предшественниц просто потому, что они принадлежали к тому миру, к которому он сам не принадлежал. И ничего дурного в этом не было. Он просто не мог стать таким, каким они хотели его видеть, и теперь наверняка страдает лишь оттого, что набил кучу шишек, без конца наступая на грабли.

Вскоре, а точнее, уже через три дня покой и размышления превратились в скуку. И Энди стал подумывать о том, куда бы сбежать отсюда. Вопрос был сложным, потому что его по-прежнему не тянуло туда, где полно девушек и веселья. До девушек и веселья было рукой подать. Они клубились всего в нескольких километрах от этого богом забытого, затерявшегося среди скал и диких рощ бунгало, снятого у одного знакомого по бизнесу француза, который приобрел его явно не для покоя и размышлений. Хочешь оторваться, садись в машину и через пятнадцать минут окажешься в ближайшем городке, в баре или клубе, где полно загорелых, разгоряченных солнцем и алкоголем красавиц всех национальностей, кокетливо и призывно стреляющих по сторонам глазками. Выбирай! Они, как и ты, молоды, томятся от скуки и жаждут развлечений и мелких приключений.

Но Энди не хотелось развлечений и мелких приключений. Размышления в одиночестве простимулировали в его душе совсем иное желание. Ему захотелось испытать любовь. Да, именно, любовь, как бы старомодно это ни звучало. И такую, которая не давала бы его душе заснуть — заставляла бы гореть, совершать отчаянные поступки и вела не к скуке и прозябанию в привычном тепле, а к каким-то еще неизведанным высотам. Одним словом, Энди захотелось чего-то такого, чего он не испытывал ни со Сьюзен, ни с какой-либо из ее предшественниц.

Этот вдохновенный порыв избавил его от скуки на целых полдня, после чего он понял, что мечтать о любви совсем не то, что ее испытывать. И снова впал в томление.

Любовь — это судьба или дар божий, заключил он, поражаясь своей мудрости и ощущая при этом полную беспомощность.

Вечер тянулся изнурительно долго под аккомпанемент грома и чечетку дождя по крыше террасы, а Энди все пытался сражаться со скукой. Он прибегал к помощи музыки, книг, телевизора, но скука оказалась сильнее, и теперь единственное утешение приносила мысль о сне. Поскорее бы накрыла эта освобождающая от всех скук и томлений волна покоя. Энди не сразу сообразил, что заливается его дверной звонок. На трезвую голову да еще в такую погоду как-то трудно верилось, что кого-то могло занести в его уединенную обитель. Однако звонок был, и он продолжал трезвонить раздражающе настойчиво, можно даже сказать, с какой-то панической требовательностью.

— Как на пожар, — пробурчал Энди, отклеившись от дивана, и поплелся к двери.

Звонок продолжал неумолимо терзать его уши.

— Иду-иду! Сейчас! — нетерпеливо выкрикнул он.

Спрашивать «кто там?» смысла не имело. Как кто? Только сам дьявол решился бы разгуливать в этот близящийся к полуночи час, в кромешной тьме да еще под проливным дождем. И мужественно приготовившись встретиться лицом к лицу с силами самой преисподней, Энди включил наружный свет над крыльцом и отдернул штору, скрывающую стеклянную входную дверь.

Свет лампы на крыльце вырвал из темноты силуэт девушки.