Книга Тень луны - Вирджиния Спайс

Париж, 1912 год.

Над серебристыми крышами в обрамлении облаков мерцала голая луна. Париж плыл в вуалях легкого тумана, засыпал и пробуждался для грез. В тишине ночного города гулко раздавался отдаленный стук лошадиных копыт.

Начавшийся ранним вечером дождь прекратился, камни мостовой блестели. Пронзительно-щемящий воздух ранней весны был насыщен ароматом каштанов и акаций. Залитый лунным светом, город казался таинственно-прекрасным. Откуда-то сверху доносилась патефонная музыка, слышался раскатистый женский смех.

Улицы опустели, раскачивались на ветру фонари. Их лимонный свет отражался в стеклах домов. Величественный готический Париж остался позади. Улицы становились все уже и грязнее. Мелькали старые низкие здания и запущенные лужайки в каплях дождя. Развешенное белье развевалось, как флаги.

По мостовой двигался одинокий экипаж. Извозчик в шерстяном отсыревшем шарфе, казалось, дремал, время от времени ударяя кнутом по широкому крупу лошади.

В экипаже сидел господин в элегантном пальто, которое было, пожалуй, слишком легким для ранней французской весны. Его красивое загорелое лицо украшали старомодные седеющие бакенбарды. Синие глаза светились умом, и во всем его облике было так много благородства, достоинства и спокойной уверенности человека, знающего жизнь. В сильных изящных руках он держал трость, украшенную слоновой костью.

Экипаж остановился, но пассажир, погруженный в свои мысли, не заметил этого, и обернулся только тогда, когда открылась дверца.

— Мы прибыли, месье, — послышался простуженный голос извозчика.

— Да, да, благодарю вас, — кивнул господин и вложил в раскрытую ладонь несколько франков.

Высокий, стройный, быстрый в движениях незнакомец производил впечатление человека, много достигшего в жизни, но вместе с тем едва уловимая печать страдания лежала на нем. Пару минут мужчина постоял, оглядывая улицу. Луна скрылась за высоким домом, который когда-то был очень красив. Портики, башенки средневековом стиле делали его заметным среди других зданий, маленьких и темных. Со временем дом обветшал, его фасад облупился, и следы запустения виднелись на нем, хотя он оставался все таким же величественным.

Но господина интересовал вовсе не этот дом. Он подождал, пока экипаж скроется в изумрудно-синем сумраке, перешел на противоположный тротуар и, убедившись, что улица пустынна, вздохнул и громко постучал тростью в выкрашенную масляной краской дверь.

Дверь отворилась, и на пороге возникла маленькая женщина в кружевном чепце, с острым подбородком, глубоко посаженными глазами и носом с горбинкой.

— Добрый вечер, месье, — сказала она.

— Добрый вечер! Месье Плюга ждет меня? — отозвался мужчина с легким поклоном.

— Да. Проходите.

Женщина пропустила визитера вперед, бросив быстрый взгляд вдоль пустынного тротуара, тонкие губы ее растянулись в ироничной улыбке. Дверь быстро закрылась, засов опустился.

— Следуйте за мной, — проговорила женщина, направляясь в дальний конец коридора.

На тихий стук бесшумно отворилась дверь. Гость вошел в теплую светлую комнату, где у ярко полыхающего камина стоял мужчина.

Луи Плюга, щуплый мужчина с невыразительной и не очень приятной внешностью, был частным детективом и имел в Париже репутацию человека, способного провести любое, даже самое необычное и запутанное расследование.

По правде сказать, отправляясь к Плюга, визитер не был уверен в том, что сможет помочь ему. Но детектив имел одну важную особенность: его спокойная, вежливая манера разговора, проницательный взгляд умных глаз — все это располагало к приватному общению, вызывая доверие и симпатию.

— Месье Плюга!

— А, заходите, милости прошу, — приветливо и учтиво произнес сыщик. — Не хотите ли вы подогретого вина? Божественный дар Прованса — то, что нужно в такую сырую ночь.

— Нет, благодарю. Я получил вашу записку. — В голосе господина звучали ожидание и затаенная надежда.

— Да, верно, — Плюга кивнул. — Похоже, долгие поиски окончены. Но, признаться, я не уверен, что вас обрадует результат.

— Так вы нашли ее?

— Да.

Гость был взволнован и потрясен. Он заметно побледнел, рука его потянулась к узлу галстука.

— Пожалуй, я все-таки налью вам, — сказал Плюга, вытаскивая пробку из бутылки и наливая вино в стакан. — Поверьте опытному человеку, это никогда не повредит. Особенно теперь.

— Я ошеломлен! — отозвался гость. — Годы бесплодных поисков Я думал, что уже никогда не найду ее, никогда не увижу.

Сыщик заботливо усадил гостя в кресло, дал ему стакан. Рука господина дрожала, яркий огонь камина искрился в стеклянных гранях. Он сделал большой глоток, помедлил и выпил до дна.

— Где она? — наконец взволнованно произнес он.

— Недалеко.

— Вот как?

— Она сильно больна, — печальным голосом сказал Плюга.

— Больна? Что это значит? — с тревогой спросил господин.

— Я нашел ее в клинике. Доктора говорят, что ей необходима постоянная медицинская помощь и ей нельзя покидать стены клиники. Но она предпочла умирать дома и завтра покинет клинику, которая в трех часах езды отсюда.

— Значит, она…

— Смертельно больна, — кивнул сыщик.

— Господи! Почему все складывается так, а не иначе? — Гость резко поднялся и решительно сказал:

— Я поеду за ней, я сейчас же поеду за ней. Что это за место?

Плюга покачал головой.

— Лучше оставить все как есть.

— Почему?

— Видите ли, месье — Гость предостерегающе поднял руку, не желая, чтобы детектив произносил его имя. — Это клиника для бедных.

Визитер задумался, затем, устремив тяжелый взгляд на Плюга, спросил:

— Сколько еще придется ждать?

— Я же сказал, завтра она будет дома, — ответил детектив.

— Я должен увидеть ее сейчас, — твердо произнес господин.

— Я дам вам ее домашний адрес, месье. Сожалею, что мне не удалось вовремя найти ее. Если бы вы пришли раньше… Да, все могло бы быть по-другому. Попасть в клинику невозможно. Это запрещено.

— Дайте мне, пожалуйста, адрес. Я должен как можно скорее пойти и увидеть ее!

— Да.

Сыщик что-то быстро написал на листке и передал его гостю. Тот опустил глаза, читая записку.

— Это же так близко. Я не знал, где она жила все эти годы. Теперь слишком поздно, слишком поздно. Судьба безжалостно наказывает нас за легкомыслие и максимализм молодости.