Книга Арбат - Юрий Вигорь

Город глупел, незаметно, но упорно глупел, хотя в нем обитало три тысячи разнокалиберных, разношерстных писателей и пять тысяч триста сорок один читатель. И они никогда не видели в лицо друг друга. Они жили как бы в разных мирах. Писателей, если честно сказать, никогда не интересовали всерьез читатели, и они даже немножко презирали их, они строчили свои шедевры исключительно для себя, для личного самолюбования и возвышения, ну и немножко для денег. Что же касаемо читателей, то они читали исключительно для убиения скуки и убиения времени, потому что, по сути, все они были убийцами, убийцами четвертого измерения пространства, и время крошилось в их руках, оно неуловимо утекало сквозь пальцы. В их понимании книги походили на своего рода кроссворды, на криптограммы, шарады, сканворды, которыми убиваешь время в метро. Они не умели читать между строк, и никто никогда не стремился проникнуть в писательские мирки, сами писатели им были неинтересны. И лишь один столичный житель Никанор Абдулаевич Полубесов умел читать между строк и мог по двум-трем страничкам поставить диагноз любому писателю. Он знал московских писателей лучше всех, и особенно своего соседа по многокоммунальной квартире Игоря Рока, мешавшего ему спать по ночам и долбившего невинную бумагу на маленькой фашистской пишущей машинке «Мерседес», все время пытавшейся сбить русские слова на готический шрифт.

Игорь Рок был беден до неприличия, состоял в писательской секте «фрустраистов» и разрабатывал в своих романах мутные потоки подсознательного, некие запредельные метагалактики, потому что царившая за окном ельцинская действительность вызывала у него тошноту и он оценивал свое время в этом псевдорыночном мирке как время полураспада, молекулярного полураспада мозгов нации, и, по сути, надо было набраться терпения и перешагнуть через этот провал, как через сточную канаву истории. Но Никанор Абдулаевич был с этим не согласен, и порой на коммунальной кухне, где стояла череда из шести кухонных столов, вспыхивали жаркие литературные и философские споры. На Игоря Рока наваливалась с сентенциями проститутка Анжела, устроенная по блату кастеляншей в гостиницу «Метрополь» и отдававшаяся клиентам на глазах у всей Государственной думы, потому что ее кладовая с бельем находилась как раз напротив кабинета Владимира Вольфовича Жириновского и это ее заряжало неким патриотизмом, неким либеральным экстазом, ибо она недавно вступила в партию ЛДПР и обращала в жириновцев всех своих клиентов. И, конечно же, она пыталась сделать жириновцем и Игоря Рока.

— Игорек, — говорила она, перемещаясь по кухне от раковины к плите, где у нее варилась бразильская курица, и придерживая на ходу заносившуюся чуть вправо при поворотах тяжелую грудь, — ты пойми, сейчас решается судьба России. Россия — это затраханная, замученная политическими абортами честная давалка. Ей пели дифирамбы Черномырдины и Чубайсы, что все будет прекрасно, что будет очень приятно, и беззастенчиво лезли в трусы. И надо сейчас этой доброй бабе помочь, а не перешагивать через нее, как через пьяную бомжиху на асфальте. Надо вызволить ее из публичного дома, куда продали ее Боря Палкин и масон Горбач. Ведь она — наша мать! И другой у нас не будет… Нам надо теснее сплотиться. Иначе нас затрахают глобалисты. Ты читал книгу «Бильдербергский клуб»? Я не спала всю ночь… Эти триста самых богатых америкосов собрались затрахать весь земной шар. Они выдвинули лозунги «Планета для немногих!», «Русских должно остаться десять миллионов».

— Ты ничего не поняла, — поправлял ее душевед Никанор Абдулаевич, — лозунг такой: «Лучше меньше, но лучше», то есть избавиться от человеческого балласта, зомби…

— Вообще-то сам по себе этот лозунг несет в себе здравую мысль, — вмешивалась в разговор мадам Стукалкина, торговавшая бюстгалтерами в подземном переходе у памятника Пушкину. — Народ надо малось проредить. Вечером в метро не протиснуться, полгорода наркоманов, полгорода проституток, а на селе одни старики. Ты, Игорек, должен написать произведение о сегодняшних московских подземных переходах. Напиши роман о лоточниках. О них еще никто не писал. Напиши о какой-нибудь улице. Вообрази, что это живое существо. И обязательно опиши ментов. Это же монстры.

Жизнь каждого человека, обитающего на коммунальной кухне, оценивается прежде всего не по его моральному облику, а по тому, что он готовит на плите, по запахам, распространяемым им, по белью, носкам, трусам, вывешиваемым на просушку. От Игоря Рока исходил устойчивый запах вермишели быстрого приготовления фирмы «Роллтон» с легкими оттенками креветок и грибов иностранного происхождения. Пакетик стоил в соседнем гастрономе три рубля пятьдесят копеек, но из экономии он ездил на оптовый рынок, где те же пакетики можно было купить за рубль восемьдесят копеек.

Этими же супами он угощал и приходивших к нему в гости молодых поэтесс и молодых писательниц, писавших о любви банкиров и олигархов выдуманные, вымученные истории, потому что банкиры не подпускали их к себе на пушечный выстрел. Писатели были не в моде в финансовых кругах.

— Господи! — восклицала на кухне перед Стукалкиной эмоциональная Анжела. — Ну что на этих супах можно толкового написать? И как у него еще встает на этих поэтесс? Я предлагала ему курицу и кальмары, но он же такой гордый…

Возможно, Игорь Рок так и пребывал бы в нищете, так и таскался бы по издательствам со своими романами про федерацию сексуальных меньшинств и клуб гомосексуалистов, про звездные миры и жизнь на Марсе, если бы Никанор Абдулаевич, прежде державший на Черемушкинском рынке свой овощной лоток, не познакомил его с советником управы «Арбат» Козлобродовым, пенсионером КГБ, знавшим поименно всех стукачей на Новом и Старом Арбате. В управе «Арбат» было тридцать три советника, тридцать из них — никчемные пенсионеры, которые раз в четыре года избирали главу управы «Арбат». И три срока неизменно избирался, благодаря стараниям Козлобродова, именно господин Мозгачев.

— Надо помочь молодому писателю, гибнет с голодухи, — сказал Никанор Абдулаевич своему старому дружку Козлобродову. — Похлопочи, дай на Новом Арбате пару лотков для торговли книгами. Мало ли когда тебе может понадобиться бойкое перо…

Сперва Игорь Рок даже не оценил, какой судьба посылает ему подарок. Он все еще питал иллюзии, что сегодня может прожить заработками от литературы и вот-вот напишет шедевр, который переведут во всех странах, и валюта к нему посыплется, как из рога изобилия. Этой дурацкой идеей жили три тысячи московских писателей, они сидели в своих каморках, строчили опусы и ели супы «Роллтон».

Сама по себе идея продавать книги показалась ему чудесной, но процедура стояния на Новом Арбате у книжного лотка на виду у всей московской публики чем-то походила на аутодафе, на маленькую казнь честолюбия и, конечно же, выглядела как признание собственной нищеты.