Книга Flutter. Круто, блин. Хроники одного тренинга - Наташа Маркович
- Жанр: Книги / Современная проза
- Автор: Наташа Маркович
(18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я была маленькой, я летала. Каждую ночь я просыпалась, соскальзывала с кровати и невысоко, примерно в метре от пола, продолжала бесшумно скользить. Я пролетала по всей квартире, тихонечко вплывала в комнату родителей, выскальзывала на балкон… Полетав, я возвращалась, слегка озябшая, под одеяло и засыпала самым спокойным и счастливым сном.
В реальности происходящего я не сомневалась в то время ни одной секунды, ни днем ни ночью.
Сейчас мой взрослый мозг твердит мне, что это невозможно, что это лишь сны. Твердит, как фанатик, несмотря на сохранившееся ощущение реальности. Я до сих пор помню все чувства — даже холод в тонких ногах, которые я поджимала под одеялом после полета. Помню и само чувство скольжения по воздуху. Но мозг все равно не верит. Господи, ну почему это не может быть правдой?
Парадигма (от παραδειγμα — пример, модель, образец) — в философии, социологии исходная концептуальная схема, модель постановки проблем и их решения, методов исследования, господствующих в течение определенного исторического периода в научном сообществе. Смена парадигм представляет собой научную революцию или эволюционный переход.
БЭС
Людское общество в массе своей косно и инертно. Наше эго защищает нас от нововведений, выполняя таким образом свою функцию — обеспечение выживания. Ведь так, как есть сейчас, — благополучно и эффективно, раз мы до сих пор живы. Значит, не надо ничего менять — как бы не стало хуже.
Смена, или сдвиг, парадигмы возможна лишь тогда, когда в обществе накопилась критическая масса людей, умеющих мыслить по-новому. Тех, кто готов рисковать и выходить за рамки привычной жизненной рутины. Готов совершать безумные поступки, вести себя нелогично, на взгляд большинства — глупо, и по большому счету отказаться от выживания. Ради жизни.
Каждый из этих «прогрессоров» в свое время выбирает жить осознанно и совершает свой маленький персональный сдвиг. Своей маленькой персональной парадигмы.
И когда таких одиночек по каким-либо причинам становится больше всего лишь на нескольких процентов, то общество совершает очередной виток эволюции.
В воздухе витало…
Я часто плачу, когда одна еду по городу на машине.
Для этого не должно произойти ничего особенного — может, музыка старая, добрая и прекрасная зазвучит из моего замечательного приемника, может, водитель соседнего авто уступит мне дорогу и улыбнется, а может, старикашка с палочкой и орденскими планками, переходя дорогу, погрозит мне своей тощей тросточкой — мол, «только попробуй меня задавить!».
Старики вообще особо трогают мою нервную систему.
9 мая вся Тверская была в молоденьких солдатиках, расставленных через каждые пятьдесят метров. Прямо по дороге шли гордые старики, а молодые прыщавые новобранцы отдавали им честь. Старики козыряли в ответ, преисполненные чувства собственного достоинства. Это был их праздник, и они величественно несли свои мундиры и боевые ордена по главной улице страны.
Я стояла на углу Тверской и Малого Гнездниковского переулка (на Тверскую меня не пустили солдаты), прислонившись к заграждению и наблюдая за этой картиной, и несколько часов подряд пускала нюни.
Что за процессы такие происходят в моем организме последние несколько лет?
Почему обычное солнце, сверкающее на своем привычном месте, способно вызвать у меня приступ эйфории, а описание пенсионера, привезшего сыну в тюрьму апельсины, настоящее эмоциональное потрясение?
В чем причина такой чувствительности? Как будто из меня торчат оголенные провода нервов.
Я прямо представляю их — такие разноцветненькие. Чуть тронь — и меня тут же бьет электричество чувств и эмоций.
Возможно, дело в людях, которые вот уже долгое время меня окружают.
Я так давно их искала…
Родили меня совсем непонятную, странную, молчаливую, но сразу с жизненными принципами.
Однажды, уже сильно взрослой, я мельком увидела кусочек мультика. Чуть ли не в магазине телевизоров и прочей техники. Что это был за мульт — неизвестно, так как увидела я лишь минутный кусочек. Старая типа медведица, что ли, говорила, внимающим малышам:
— У каждого из вас есть свой тотем. Это то, что ведет тебя по жизни, что ты привносишь в нее. От чего ты не можешь отступить без страха потерять себя. Тотемов много. У кого-то это любовь. У кого-то — упорство. У иных — милосердие или радость.
— А у меня? У меня? — подскочил самый маленький. — Ты знаешь, какой у меня тотем?
— Знаю. Твой тотем, малыш, — это честность.
В этот миг я, бегущая мимо по своим важным взрослым делам, вдруг остановилась как вкопанная и прокрутила все услышанное еще раз, но с осмыслением. И мне вдруг захотелось плакать. Кажется, я поняла, какой у меня тотем. Или принцип, если хотите. И поняла, что случилось, когда я начала его предавать, продавать, резать на кусочки и менять на разное, суетное.
Всю жизнь, сколько помню себя, я мечтала говорить то, что думаю или чувствую. И поступать соответственно этому. Того же я, вполне естественно, ожидала и от окружающих. Такой вот у меня был бзик, практически с самого рождения. Жажда честности, справедливости и объективности.
Не могу сказать, что окружающие были в восторге от моих утопических идей. В моем маленьком металлургическом городке никому моя персональная объективность не понадобилась. Тем более исходящая от весьма странного субъекта.
С самых ранних лет я была худа до необычайности, до прозрачности. Родители звали меня щеклеей. Это такая рыба плоская. И еще я носила очки с толстыми линзами. Рыба в очках.
Родители мои — веселые ребята — вышучивали меня постоянно. Но почему-то мне было не до смеха. Наверное, я родилась немного грустной. Физиологически. И когда надо мной смеялись, я испытывала ощущение необычайной трагической обиды от несправедливости происходящего.
А еще, когда мама звонко шлепала меня ладошкой по попе за какую-нибудь провинность, я чувствовала такое унижение, какого не чувствовала, наверное, потом никогда в жизни. Я просто задыхалась от этого чувства. В чем причина столь значительной реакции в столь незначительном возрасте — я не знаю. Вроде еще и формироваться-то было неоткуда. Может, это досталось мне от моих предков?
В общем, все ужасно. Я пыталась протестовать против силовых методов, но мои писклявые заявления вызывали новую порцию смеха. Это была ловушка. Чем больше я обижалась, тем сильнее они смеялись. И в конце концов в один из дней я приняла одно из самых важных стратегических решений в моей жизни.
