Книга Сфинкс - Тобша Лирнер

Нефтеносное месторождение Абу-Рудейс, Западный Синай, Египет, 1977.

Вдали, на горизонте, носился словно демон столб пыли, и в том, как он то и дело менял направление, чувствовался наводящий жуть таинственный разум. Бедуины верят, что такие песчаные бури не что иное, как не нашедшие покоя души тех, кто остался непогребенным и чьи не преданные земле кости так и лежат затерянные в суровой пустыне. Было ли это дурным предзнаменованием? Встревожившись, как бы рабочие не подумали именно так, я оглянулся по сторонам. Нефтяники, здоровенные бесстрашные парни в комбинезонах, почерневших от грязи и нефти, застыли с инструментами и руках и в благоговейном страхе не отрывали глаз от этого чуда природы. Весь нефтеносный район Абу-Рудейс гудел от работающих генераторов, и этот звук напоминал ворчание неведомого огромного зверя. Там и сям торчали насосные и буровые установки, а на фоне белесого неба возвышались вышки часовых. Во время войны 1967 года нефтеносное месторождение было захвачено Израилем, а возвращено египтянам лишь в 1975 году. До сих пор по периметру района патрулировали танки. Вот и теперь я видел, как один из них полз вдали. А проходившая вблизи израильская граница делала район еще более огнеопасным. Несмотря на недавно предпринятые президентом Египта Анваром Садатом усилия нормализовать отношения между странами, атмосфера оставалась напряженной, и зона Абу-Рудейс представляла собой пороховой ящик. Казалось, любое внезапное движение — резко ли вильнет джип или кто-то по неосторожности громко закричит, — и вновь загрохочет перестрелка.

Остальные члены команды собрались у диспетчерского пункта и ждали момента, когда я прикажу начать бурение. Джип стоял с открытыми дверями, водитель настраивал радио, и при каждом движении его куртка топорщилась от спрятанного под ней пистолета. Музыка кантри и западная музыка соперничали с голосом певца Мухамеда Абдель Вахаба, чьи печальные арабские баллады разносились из динамиков над ослепительно белой равниной.

— Мистер Уарнок! — закричал водитель, показывая на блеснувший из-под рукава его джеллабы[1]поддельный «Ролекс».

Я кивнул и, оглянувшись, окинул взглядом только что сооруженную буровую. Вышка нависала над каменистой землей. Команда собралась у пульта управления — все с напряжением ждали, когда я покажу большими пальцами в землю и тем самым подам сигнал начать проходку. Мой помощник Мустафа Шакир перехватил взгляд, улыбнулся и кивнул.

Но в тот момент, когда я поднял руку, собираясь подать команду «Начали!», прогремел сильный взрыв. Я бросился на землю. За взрывом последовала ружейная пальба.

В голове возник образ Изабеллы, моей жены. Она выходила из-под душа, мокрые волосы до пояса, на лице соблазнительная, озорная улыбка. Все было как восемь недель назад, когда я видел ее в последний раз.

Осторожно приподняв голову, я посмотрел через плечо. В нескольких метрах извергавшаяся из-под земли нефть превратилась в огненный столб.

— Прорыв! — закричал я, испугавшись, что огонь распространится и на новую скважину.

Рабочие кинулись врассыпную, только бешено мелькали руки и ноги. Мимо, прямо в ад бежал потерявший от страха голову солдат и бессмысленно палил из автомата в воздух.

— Залезайте! Залезайте! — кричал мне водитель.

Спасая жизнь, я запрыгнул в джип.

Мы молча возвращались в лагерь, а черный дым стелился вдоль дороги. Мустафа смотрел в заднее окно — на пылающую скважину и удалявшуюся горящую вышку. Он учился в Будапеште, превосходно говорил по-английски, не хуже выпускника частной школы. Но больше всего в нем поражала способность к анализу и легкое, дружеское обращение с рабочими — ценное качество в политически неспокойные времена. Я его нанимал уже на третий проект, и мы успели притереться, изучили характеры друг друга, с полуслова понимали, что каждый хочет сказать, и не переходили границ дозволенного. Это было удобно на буровой, где стоит шум и не всегда слышно, что тебе говорят.

— Месяцы расчетов — и все напрасно, — печально произнес Мустафа.

— Радуйтесь хотя бы тому, что горит не новая скважина. Через несколько недель компания потушит огонь и мы продолжим бурение.

— Несколько недель означает много денег. Плохо для моей страны.

После того как в 1956 году президент Насер национализировал нефтяную промышленность, он настоял на том, чтобы в отрасли работали египтяне, вытеснив рабочих из Италии, Франции и Греции. Но после его внезапной смерти от инфаркта в 1970 году президент Анвар Садат снова начал проводить политику открытых дверей. И моя работа на «Геоконсалтанси» была в русле этой политики. Меня привлекла Александрийская нефтяная компания, чтобы я дал оценку, есть ли смысл бурить южнее существующих нефтеносных районов и искать пласты на большей, еще не разведанной глубине. Здешний ландшафт стал моей второй натурой — местом, где душа испытывает алчущее возбуждение. Я читал местность, как слепой — шрифт Брайля. Меня прозвали лозоходцем, и у меня была репутация лучшего геофизика в отрасли, известного своим даром находить нефть. Но от этого прозвища мне становилось не по себе — вроде бы я обладал неким мистическим талантом. А на самом деле просто руководствовался скрупулезным научным расчетом, но, с другой стороны, не боялся идти на риск, которого пугались многие другие.