Книга Сверхдержава - Брайан У. Олдисс

От некоторых Непотопляемых (мы надеемся) — призраку Стэнли Кубрика и пребывающему в мире живых Яну Харлану.

Какое чудо природы человек!

Как благородно рассуждает!

С какими безграничными способностями!

Как точен и поразителен по складу и движеньям!

Поступками как близок к ангелам!

Почти равен богу — разуменьем!

Краса вселенной!

Венец всего живущего!

Гамлет[1]

Кто-то следует по духовному пути, а я люблю путешествовать на машине.

Кому-то нравится встречать рассветы, я же жду вечерней звезды.

Кто-то пьёт кофе с молоком, но я предпочитаю чёрный.

Грозовые тучи, разряжаясь вспышками молний, обложили холмы с севера. Сама же долина в тот радостный день была залита солнечным светом, словно чашка со взбитыми сливками.

Гости съезжались с самого утра. Многие прибывали на комфортабельных паромах из ближайшего населённого пункта. По этому случаю оборудовали большой причал. Люди сходили по трапам, толпились на причале под украшенной цветами сводчатой аркой. Их приветствовал оркестр, исполнявший энергичные мелодии вроде «Some Enchanted Evening» и «Cow-Cow-Boogie».

Кое-кого доставили в коттеджный поселок на берегу шикарного пляжа по новой дороге, проложенной поверх старой.

Некоторые из гостей приехали на автомобиле. Прочих привилегированных лиц доставляли самолётами, приземлявшимися на новую взлётно-посадочную полосу, светившуюся огнями и прочей волшебной иллюминацией. Самые претенциозные гости предпочли личные вертолёты.

Именно таким способом в первых рядах прибыла команда президента Дё Бурсея на двух вертолётах. Их незамедлительно сопроводили в павильон Вечного Мира, возведённый в восточном стиле, где президент удалился на отдых и не появлялся в течение последующих нескольких часов.

После Дё Бурсея прибыл Гонзалес Клайман с группой. Выйдя из вертолёта, они сели в длинный лимузин и с ветерком прокатились по дороге вокруг аэродрома. Затем отправились в ротонду Королевского Отдыха, из окон которой открывался прекрасный вид на павильон Вечного Мира.

Романистка Роза Байуотер появилась со спонсором и любовником, щеголеватым Джеком Хэррингтоном, и поклонником, генералом Гэри Фэйерстепсом. Они сели в принадлежащий даме вертолёт, размалёванный жёлто-чёрными полосами, будто оса, и без промедления отбыли в один из множества разноцветных маленьких отелей. Там Роза погрузилась в горячую ванну и предалась радужным мечтам.

Нервная пожилая дама Лаура Най в окружении друзей, среди которых оказалась и молчаливая Франсин Сквайр, сошла на причал с парома «Con Amore»[2]. Прибывшие требовали разместить их в отеле, где тотчас заказали шампанского и «чего-нибудь от головной боли».

Затянутый ремнями молодой певец и шоумен Олдувай Поттс прилетел на самолёте. Его встречал главный распорядитель церемонии, безупречно одетый Уэйн Барган. Олдувай на его фоне выглядел довольно небрежно. Крупное нагловатое лицо «звезды» оставалось непроницаемым, даже когда его приветствовали аплодисментами.

Чуть позже певца уговорили исполнить один из последних хитов, «Once a Fabulous Holiday». Зрители восторженно аплодировали. У него брали интервью ничуть не меньше, чем у Вольфганга Франкеля, франтоватого медиамагната. В этот раз на плече у Франкеля восседал хохлатый ястреб.

— И птичка тоже заслуживает незабываемого праздника, — язвительно заметил Франкель. Олдувай кивнул, но не улыбнулся.

Архиепископ Байрон Арнольд Джонс-Симмс прилетел за полчаса до начала церемонии, дабы с достоинством пройтись вдоль толпы встречающих, каждые шесть метров разрешая страждущим прикоснуться губами к руке. Он даже позволил себе обмолвиться парой словечек с Вольфгангом Франкелем о том, что нас, как и прежде, «манит суеты избитый путь»[3], и потому нужно постараться получить для поселения лучшую землю, создать идеальный мир.

Всё ещё светило солнце, чёрные тучи по-прежнему клубились над северными холмами. Оркестр так же играл на пристани, классический квартет — в просторном зале приёмов, а поп-группа выступала на Церемониальной площади. Били фонтаны. В кинотеатре, возведённом по случаю праздника, шёл фильм «Безмятежность и спасательный круг» — последний шедевр, снятый по роману Розы Байуотер.

Растущий людской поток растекался по всей территории, не обделяя вниманием небольшие бары, где потчевали дарами моря и шампанским. Гости приостанавливались у небольших сувенирных ларьков и каруселей, встречавшихся на пути. Некоторые непринуждённо общались, разбившись на отдельные группки, и порой издавали возгласы притворного восторга при появлении знакомых личностей. Воздух наполнялся звоном голосов и бокалов.

Высокий, хорошо сложенный мужчина, известный под псевдонимом Габбо, стоял у столика ротонды Королевского Отдыха в костюме белого цвета, щедро украшенном золотыми нашивками и звездой МЗПЕС — Международного Золотого Порядка Евросоюза. Он был одним из самых выдающихся гостей. Лаборатории Габбо разработали первую в мире связующую коммуникационную систему — «Эмбиент»[4]

Уроженец маленького городка Нижней Саксонии со скромным именем Мартин Рихтер стал настолько богат, что признавал только абсурдное прозвище Габбо[5]и, как отметил один комментатор, нынче мог позволить себе купить Лувр с «Моной Лизой» в придачу. Ради развлечения он финансировал посредственные киноленты вроде фильма «Любовное томление в Великий Пост», на той неделе собравшего самые неблагоприятные критические отзывы. Габбо нашёл и партнёра себе под стать — Касима Дюрандо, режиссёра вышеназванной картины, о ком отзывались как о рептилии, по сравнению с которой драконы острова Коммодо вообще теряют статус.

Габбо сидел настолько ровно и изящно, что казался продолжением спинки стула. Его приглаженные чёрные волосы блестели. Рядом был неразлучный спутник, Оббаги — высокий безликий робот-андроид, которого Габбо именовал термином «рандроид». Оббаги, по общему мнению, обладал высоким интеллектом. Он имел привычку говорить за Габбо и на этот раз беседовал с обаятельным Вольфгангом Франкелем, который пил шампанское. Перед Оббаги тоже стоял бокал, но он к нему не притрагивался.

— Супружество должно длиться долго, — говорил Оббаги голосом, доносящимся откуда-то изнутри. Рот при этом был неподвижен. — Долговечность, конечно, волшебное удовольствие. Несмотря на все тяготы. Мне, к счастью, удовольствия ни к чему.