Книга Честь виконта - Жаклин Санд

1853 год

Париж

– Она так улыбается, но она ведь обманщица. Забавно, правда?

Виконт де Моро отвел взгляд от неплохой копии картины да Винчи – знаменитой «Моны Лизы» – и, прищурившись, посмотрел на говорившую.

– Отчего вы так решили?

Она пожала плечами:

– Вазари писал, что ее развлекали шуты в то время, пока Леонардо работал над портретом. Смешили ее, играли на лютне. И знаменитая улыбка – всего лишь ответ на их кривляния, на остроты, на звучащую музыку. Вовсе не отзвук ее внутренней красоты.

– Я читал Вазари. Он приукрашивал. К тому же он не присутствовал при написании картины.

– Ах, ну вы же понимаете. Мужчины который год делают с нею это – приукрашивают. Приписывают улыбке этой жены торговца загадочность, неповторимость, как будто она – Мадонна, а не живая женщина.

– Мадонна была живой женщиной, если вы запамятовали.

Но девушка продолжила, будто не слыша его:

– Иногда мне кажется, что ей поклоняются, будто святой. Что вы в ней находите?

– Я? – Сезар позволил себе короткую улыбку, ничуть не похожую на ту, что мягко сияла на холсте. – Я разглядывал удачную копию.

– Копия действительно удачна. Подделка для поддельной женщины. Не так ли?

Виконт де Моро улыбнулся снова и посмотрел на девушку внимательнее.

Конечно, они были представлены друг другу, а как иначе? В салоне мадам де Жерве незнакомцев не случалось; здесь каждый, будучи приглашен, тут же знакомился и с завсегдатаями, и со случайными гостями – всеми, кого мадам желала видеть в тот вечер, единожды – или много вечеров подряд. Виконт де Моро принадлежал к постоянным гостям, хаживал сюда неоднократно, отдыхая душой среди неторопливых разговоров или же жарких споров, и радовался, встречая интересных людей. Скука, неизменный бич светского человека, была не чужда Сезару. Сегодняшний вечер определенно оказался скучноват – и разговоры не новы, и музыка приелась, – потому виконт неспешно прохаживался по галерее, рассматривая подлинники и редкие копии известных полотен. Он как раз остановился у «Моны Лизы», оценил качество картины, прикинул, что копии не меньше пятидесяти лет, а пожалуй, и все семьдесят, то есть революцию и еще ряд политических потрясений, включая недавнее провозглашение императора, она пережила, что само по себе неплохо, – и пытался рассмотреть неразборчивую подпись художника, когда возникла эта… спорщица.

Ее виконту представляли, естественно, однако в тот момент она его ничуть не заинтересовала, а потому имя девушки мгновенно вылетело из головы. Сейчас Сезар уже не испытывал уверенности, что знакомство с нею оказалось бы скучным. Девушка была неплоха. Даже на искушенный взгляд виконта.

Ей, наверное, лет двадцать пять; плавная линия плеч, по которым словно стекают рукава платья из немаркого серого бархата; в скромном вырезе – тонкая нить жемчужного ожерелья, лишь подчеркивающего удивительную красоту высокой шеи. Четко очерченная головка, как на камеях, виден каждый завиток аккуратной прически, каждый ажурный локон. Волосы глубокого каштанового цвета, и на них блики от газовых рожков, освещающих галерею. А вот лицо… лицо виконту не понравилось. Упрямо сжатые губы, глаза прищурены, так что какого они цвета – не разобрать, и тонкие брови надломлены под резким углом.

Сразу видно: неприятная особа.

Контраст между нежной статью и выражением лица девушки несколько озадачил виконта, а потому ответил он не сразу:

– Если вы признаете, что подделка хороша, то признайте, что и женщина прекрасна.

Она фыркнула:

– Вот уж нет! Не подменяйте одно другим, виконт.

Прекрасно – она-то помнит, кто он такой, а вот он ее имя напрочь позабыл. Дабы не поставить себя и даму в неловкую ситуацию, Сезар вынужден был продолжить спор:

– Никакой подмены, сударыня. Разве мужское восхищение, взращиваемое веками, не говорит лучше всяких слов в пользу красоты этой – как вы сказали? – жены торговца? Да вспомните же, она знатного рода. Лиза ди Антонио Мариа ди Нольдо Герардини. Если вы читали записки Вазари, вы должны это знать.

Она махнула узкой и словно бы серой рукой, отметая возражения.

– Кто бы она ни была. Хоть герцогиня Миланская, хоть Салаи[1]. В ней нет внутренней красоты, одна лишь надменность.

– Не вижу этого.

– Вы мужчина, сударь, а мужчины словно слепнут перед этой картиной. Я женщина, и я знаю эти уловки.

– Потому что сами ими пользуетесь? – не удержался виконт. По правде говоря, резкий тон девушки его удивил, а ее речи, более похожие на нападение, ему и вовсе были непонятны.

– Если бы я была хоть капельку на нее похожа, мы бы с вами вряд ли сейчас беседовали так.

Виконт позволил себе еще одну короткую улыбку.

– Но нельзя сказать, чтобы в вас с нею совсем не было никакого сходства. Вы обе – женщины, свою-то природу вы не станете отрицать. И волосы у вас цветом похожи, и, пожалуй, нос. Утверждаю со знанием дела, ибо видел оригинал, а эта копия даже лучше, чем та, которую приписывают Филиппу Шампанскому. Вы наверняка умеете улыбаться, как Лиза Герардини, – и, как она, достойны восхищения.

Сезар думал, что комплимент размягчит сердитую даму, однако она выглядела так, словно ей в молоко подлили горькой настойки.

– Вы ничем не лучше остальных, – пробормотала девушка и скрестила руки на груди – жест мужской и, при всей стройности и аккуратности ее фигуры, смотревшийся удивительно неуместно. – Стоит вам увидеть эту улыбку, как теряете способность мыслить.

Счастливая случайность избавила Сезара от необходимости отвечать, и вовремя, так как варианты ответов, что у него имелись, никак не годились для ушей дамы. В галерее появилась Люсиль де Жерве, как всегда, очаровательная. Темно-желтое платье чрезвычайно ей шло.

– Ах, вот вы где, виконт! И вы, Ивейн.

Память наконец сжалилась над Сезаром и любезно подбросила ему имя: графиня де Бриан. Представляя их друг другу, Люсиль что-то сказала о ней, однако виконт и этого не запомнил. Судя по тому, что мадам де Жерве обращается к гостье по имени, графиня не впервые посещает салон, Сезару всего лишь везло до сих пор с нею не сталкиваться. Наверное, она стала ездить сюда в мае или июне, когда виконт, внезапно испытавший приступ мизантропии, предпочитал оставаться дома.