Книга Черные Земли - Белинда Бауэр

Плато Эксмур, поросшее пыльным папоротником, жесткой бесцветной травой, колючим утесником и прошлогодним вереском, почерневшее от влаги, выглядело так, будто не дождь, а пожар пронесся над ним, забрав с собой все деревья, оставив голые мшистые болота встречать зиму безо всякой защиты. Горизонт растворялся в мороси, небо и земля сплетались в серый кокон вокруг единственной различимой точки — двенадцатилетнего мальчишки в черных, блестящих от дождя непромокаемых штанах, без шапки, с лопатой в руках.

Дождь лил уже третий день, но трава, утесник и вереск по-прежнему не сдавались, цепляясь корнями за почву. Стивен упрямо всаживал лопату в грунт, и каждый тычок легкой волной отдавался в теле, доходя до подмышек. В этот момент он оставлял след — едва заметный человеческий след на лоне великой мглы.

Но не успевал он опустить лопату во второй раз, как узкая щель наполнялась водой и исчезала.

Трое мальчишек шатались по Шипкотту под дождем, засунув руки поглубже в карманы, надвинув капюшоны на глаза, подняв плечи, точно спешили найти укрытие от дождя. На самом деле спешить им было некуда, вот они и слонялись без дела, смеясь и ругаясь без причины и громче, чем надо бы, чтобы только сообщить миру о своем присутствии и своих надеждах.

По этой улочке, узкой и кривой, летом бродили туристы, с улыбками разглядывая по-курортному разноцветные террасы, двери, распахнутые прямо на пешеходную улицу, и изящные старомодные ставни. Но дождь превратил желтые, розовые и небесно-голубые домики в жалкое воспоминание о солнечных днях, в прибежище лишь для тех, кто был слишком юн, слишком стар или слишком беден для того, чтобы уехать.

Бабушка Стивена не отрывала взгляда от окна.

В самом начале жизни ее звали Глорией Маннерс. Потом — Женой Рона Питерса. Мамой Летти, Мамой Летти и Билли. Потом — и долго — Бедной Миссис Питерс. Сейчас она стала Бабушкой Стивена, но в глубине души так и осталась Бедной Миссис Питерс. И ничто не могло изменить этого, даже появление внуков.

Стекло над москитными сетками усеивали дождевые капли, у проезжающих машин уже зажглись фары. Крыши у домов были разномастными, как и стены. Одни по-прежнему донашивали старую, шершавую от мха черепицу, другие щеголяли шиферной плиткой, влажно блестевшей под серым небом. Над крышами едва проступала сквозь морось вершина плато. С такого расстояния плато казалось благородно-округлым и — если смотреть на него из гостиной с центральным отоплением, под посвистывание закипающего на кухне чайника — вполне безобидным.

Самый низкорослый из мальчишек шлепнул ладонью по стеклу, и бабушка Стивена испуганно отшатнулась. Пацаны со смехом рванули прочь, хотя никто не собирался их преследовать и они об этом знали. «Старая крыса!» — крикнул один из них на бегу, под капюшоном не разглядеть, кто именно.

Подоспела Летти, встревоженная, запыхавшаяся:

— Что случилось?

Но бабушка Стивена уже снова прилипла к окну. На дочь она даже не обернулась.

— Чай готов? — спросила она.

В съехавшем на одно плечо анораке, в мокрой от дождя и пота футболке Стивен спускался с пустоши. Тропа, протоптанная среди вереска не одним поколением, превратилась в вязкую грязь. Он остановился, держа лопату на другом плече, точно ружье, и взглянул вниз, на освещенную фонарями деревню. Стивен ощутил себя не то ангелом, не то чужестранцем, с высоты оглядывающим темные дома, в которых живут ничем не связанные с ним крошечные человечки. Увидев троицу в капюшонах, скачущую по мокрой брусчатке, он инстинктивно присел.

Лопату он спрятал за камнем возле скользких ступенек в ограде. Хоть и ржавая, а все-таки могут украсть. И домой нести нельзя: начнут задавать вопросы, на которые нечего или невозможно ответить.

Стивен прошел по узкому проулку мимо дома. Дрожа от холода, стянул кроссовки, чтобы ополоснуть их под краном в саду. Когда-то они были белыми с голубыми полосками. Мама с ума сойдет, если увидит, что с ними стало. Стивен оттирал их, пока не отлипли комья глины и кроссовки не стали просто грязными, потом как следует встряхнул. Грязные брызги усеяли стену, но тут же смылись дождем. Серые школьные носки набухли, стали тяжелыми, Стивен сдернул их с неестественно белых от холода ног.

— Ты весь мокрый. — Мать Стивена выглядывала из двери черного хода, лицо ее было усталым, темно-голубые глаза тусклыми и безрадостными, как северное море. На светлые волосы, собранные в маленький деловитый хвостик, уже упали дождевые капли. Она быстро спрятала голову под крышу, чтобы не промокнуть еще сильней.

— По дороге застало.

— Где ты был?

— У Льюиса.

Это была почти правда. Сразу после школы Стивен действительно заходил к Льюису.

— И чем вы занимались?

— Да так, ничем. Как обычно.

Из кухни донесся бабушкин голос:

— После школы надо сразу домой!

Мать оглядела промокшего Стивена:

— Эти кроссовки еще на Рождество были новыми.

— Мам, ну прости. — Стивен изобразил раскаяние, часто это срабатывало.

— Чай готов, — сдалась она.

Стивен старался есть побыстрее и побольше, насколько приличия позволяли. Летти курила возле раковины, стряхивая пепел в водосток. Раньше, пока они не переехали к бабушке, мать всегда ужинала с ним и Дэйви. Ела. Разговаривала. А теперь губы у нее вечно поджаты — даже когда она курит.

Дэйви слизал с жареной картошки кетчуп и аккуратно разложил ломтики по краям тарелки.

Бабушка у себя на тарелке крошила рыбу, внимательно изучая каждый кусочек, прежде чем отправить его в рот.

— Мам, что-то не так? — Летти яростно стряхнула пепел.

Стивен с опаской глянул на нее.

— Кости.

— Это филе. Так было написано на коробке. Филе камбалы.

— А все равно кости. Лучше своих глаз ничего нет.

Наступила тишина. Стивен слышал, как работают его челюсти.

— Ешь картошку, Дэйви.

Дэйви скривился:

— Она мо-окрая…

— А когда ты ее облизывал, ты не подумал, что она станет мокрая? Нет, не подумал?

Когда вопрос прозвучал во второй раз, Стивен перестал жевать. Бабушка все так же скребла по тарелке.

Летти метнулась к Дэйви и подцепила на вилку скользкий ломтик:

— Ну-ка, ешь!

Дэйви замотал головой, нижняя губа задрожала.

Бабушка сварливо пробурчала:

— Чтоб мы когда-то куска не доели. Нет, мы такими не были…