Книга Последние ритуалы - Ирса Сигурдардоттир

31 октября 2005 года

Триггви стоял у автомата для приготовления кофе. В пустынном здании исторического факультета слышно было только, как внутри кофе-машины журчит вода. Скоро станет шумно: набегут девушки-уборщицы, начнут переговариваться, смеяться, возить пылесосы и греметь мусорными тележками… А пока Триггви радовался тишине и аромату свежеприготовленного кофе. Смотрителем здания он был вот уже тридцать лет и видел множество перемен, и, пожалуй, самая значительная касалась его подчиненных. Когда уборщицами работали исландки, проблем с пониманием не было, теперь же он вынужден отдавать распоряжения жестами или короткими фразами из двух-трех слов, которые к тому же надо произносить отчетливо и громко, потому что теперь у него в подчинении женщины, приехавшие из Юго-Восточной Азии, а одна даже из Африки. По утрам, когда еще не было преподавателей и студентов, ему казалось, что он находится не в Рейкьявике, а где-нибудь в Бангкоке.

Он взял дымящуюся чашку и подошел к окну, поднял жалюзи, посмотрел на улицу. Сделал ни с чем не сравнимый первый глоток крепкого черного кофе. В Бангкоке нет снега… А здесь — пожалуйста, снежное одеяло, накрывшее университетский двор, сверкает на морозе, будто кто-то среди ночи набросал поверх него блесток. Белое безмолвие… Красота… Триггви подумал, что до Рождества осталось не так много, и на душе стало совсем хорошо.

На двор въехала машина. «Ладно, с Рождеством подождем», — подумал смотритель. Автомобиль парковался очень осторожно, и поскольку стоянка была пуста, это выглядело странно. Водитель вышел, захлопнул дверь, включил сигнализацию — «бип!» (через закрытое окно звук едва донесся) — и направился к зданию.

Триггви опустил жалюзи и быстро допил кофе. Открылась входная дверь. По службе смотрителю приходилось общаться со многими сотрудниками университета, от секретарей и ассистентов до профессоров, но этот, Гуннар, — самый неприятный из всех. Разговаривает всегда свысока, вечно придирается, что плохо убирают. От его чванства Триггви всегда становилось не по себе. А в начале семестра декан обвинил уборщиц в том, что они якобы украли у него статью про ирландских монахов. С той поры Триггви не просто его невзлюбил: он его презирал. Ну для чего, скажите на милость, уборщице из Азии, которая по-исландски имя-то свое не может прочесть, понадобилась заумная статья об ирландцах, заселении Исландии и викингах? Негоже профессору нападать на слабых, на тех, кто не может за себя постоять, — а именно так выглядело поведение декана в глазах Триггви.

Когда этого человека назначили главой факультета, он тут же поспешил уведомить Триггви о нововведениях. И первое касалось уборщиц: отныне они должны выполнять свою работу молча. Да кому или чему может помешать их болтовня? Они же работают или до того, как кто-то пришел, или уже после того, как все ушли. За исключением Гуннара, разумеется. Автобусы еще не начинали ходить, а декан уже появлялся в университете, и так каждое утро. Зачем — Триггви никогда не понимал.

Донесся щебет женских голосов — значит, работницы уже здесь. Триггви пошел к ним в комнату. Его, как всегда, пытались приветствовать по-исландски, со смешным акцентом, и сами же потом хихикали, а Триггви, слушая их галдеж, только улыбался. Неожиданно он различил странный звук где-то внутри здания. Как будто гортанный стон, сперва слабый, потом все громче и громче. Триггви шикнул на женщин и прислушался. Уборщицы тоже уловили звук, глаза их расширились. Две перекрестились. Смотритель поставил чашку и поспешил из комнаты, женщины следом.

В коридоре стон превратился в громкий пронзительный вой. Триггви не понимал, мужской это голос или женский, да и вообще человечий ли? Может быть, какое-то животное случайно попало в здание и поранилось?.. Раздался еще один звук, будто что-то упало и разбилось. Триггви прибавил шагу. Крик доносился с верхних этажей. Смотритель начал стремительно подниматься по лестнице, уборщицы еле поспевали за ним. От страха и возбуждения они заголосили.

Лестница вела на этаж, где располагался деканат. Звук, похоже, шел оттуда, но пронзительные вскрики за спиной мешали Триггви слушать. Он побежал, уборщицы вплотную семенили за ним. Распахнув дверь пожарного выхода, ведущего в коридор, смотритель остановился как вкопанный. Стайка женщин врезалась в него.

Не опрокинутый стеллаж и разбросанные повсюду книги и не ползающий на четвереньках посреди коридора обезумевший декан факультета заставили Триггви оцепенеть, а лежавшее навзничь тело.

Триггви почувствовал спазм в животе. Во имя всего святого, что это за пятна на глазах? И почему так странно застыли руки? Женщины выглянули из-за Триггви и дружно завопили, в ужасе цепляясь за его рубашку, выпрастывая ее из штанов. Он безуспешно пытался освободиться. Декан протягивал к нему руки, моля о помощи, отчаявшись избавиться от чудовищной сцены позади него. Триггви хотел было убежать и увести женщин, но вместо этого шагнул вперед. Уборщицы опять закричали и потянули его назад. Смотритель рывком высвободился и подошел к скулящему Гуннару.

Слюна текла из профессорского рта, разобрать бормотание было невозможно. Интуитивно Триггви предположил, что труп — а это, несомненно, был труп, ничто живое так не выглядит — упал на Гуннара, когда тот открыл комнатушку, где стоит факультетский ксерокс.

Помимо воли Триггви взглянул на страшные человеческие останки. Черные пятна на глазах вовсе не были пятнами. Желудок Триггви сжался в ком. «Господи помилуй», — прохрипел смотритель, ком напрягся, и Триггви вырвало.