Книга Подвиг разведчика - Валерий Рощин

/Май 2005 г./

Ветреным весенним днем вдоль Обводного Канала, рассекающего Петербург с востока на запад, неспешно прогуливалась красивая пара — стройная сероглазая девушка лет двадцати пяти и немного худощавый, но хорошо одетый, уверенный в себе мужчина с овальным шрамом на щеке. Мужчина выглядел старше своей спутницы года на три-четыре и, чуть прищуриваясь, часто посматривал на привлекательную особу, изредка заговаривая или задавая вопросы. Но та отчего-то была печальна, задумчива, молчалива, а ежели решалась отвечать, то делала это невпопад, да с неохотою.

— Пасмурно сегодня, а все же пахнет летом, — сызнова подал голос Антон Князев.

Эвелина Петровская кивнула, глянула на проносившиеся над головою облака, на колыхавшиеся холодным ветром верхушки деревьев с молодою листвой и опять погрузилась в свои мысли. Второй час Антон пытался всячески растормошить, разговорить прелестную барышню, ставшую на днях его женой, да настроение той все одно оставалось подавленным. Они медленно прошли по пустынной набережной от самой Екатерингорки, соединявшейся где-то за Рижским проспектом с Большой Невой. Иногда накрапывал мелкий дождь, и тогда порывы холодного воздуха становились особенно неприятными. Низко висящее над горизонтом солнце, почти не показывалось, а в те редкие минуты, когда бледно-оранжевые лучи все ж пробивались сквозь рваные тучи, то не согревали Петербурга, а лишь косо освещали купола его величественных соборов.

Князев осторожно взял Эвелину под руку, а та, не разбирая дороги, не замечая лужиц, мерно вышагивала, стуча по асфальту высокими каблучками элегантных туфелек и продолжая думать о чем-то далеком. Молодого человека неимоверно раздражала ее апатия, ее равнодушие к происходящему вокруг. Причину сей отрешенности он знал, но, исправив многое, большего изменить был не в силах, и надеялся лишь на всемогущее время, способное излечить кого угодно. Майор Константин Яровой погиб близ российско-грузинской границы около пяти месяцев назад. Похоже, девушка до сих пор не пришла в себя от страшной потери — слишком уж сильной была их взаимная страсть с Константином, чтобы скоро стереть память о нем, забыть его образ, вычеркнуть все, что меж ними было…

Когда выжившие в страшной мясорубке коллеги Ярового сообщили в Питер о его смерти, Антон даже не мог до нее дозвониться. Эвелина перестала отвечать на звонки, никого кроме близких подруг к себе не подпускала, не выходила из дома. Только два месяца спустя, удалось впервые вызволить ее из плена душной коммунальной квартирки. Потом каждый вечер он с иступленной настойчивостью уговаривал девушку прогуляться по свежему воздуху, отправиться на какие-то концерты; устраивал поездки в Павловские дворцы и в Сосновый Бор — на берег Финского залива. И добился-таки своего, сначала возвратив Петровскую к жизни, а после убедив стать его женой…

Князева ужасно нервировала ее замкнутость, но виду он старался не показывать. Терпения с выдержкой с каждым днем становилось все меньше, но молодой мужчина твердо верил: пройдет несколько недель или месяцев, и она окончательно оттает. А пока в тайне гордился своею победой и наслаждался обществом яркой, безумно красивой жены.

— Ты, наверное, замерзла? — заботливо полюбопытствовал он.

Взгляд девушки на миг сделался осознанным, она будто очнулась от душного сна, но тут же с безразличием пожала плечами, так ничего вразумительного и не сказав.

Антон повернул от канала вправо, увлекая за собой угрюмую спутницу и, с безнадежною интонацией проронил:

— Ко мне не желаешь в гости?

Та упрямо мотнула головой…

— Тогда я отвезу тебя на Фокина, — сдержанно предложил он. — Что-то ты сегодня опять не в духе…

Они направились к Балтийскому вокзалу — там мужчина намеревался спуститься вместе с женою в метро и, проехав семь остановок, выйти на «Выборгской». А уж от станции до Фокина, где пока еще проживала Эвелина, зачем-то оттягивая переезд в его новенькую благоустроенную квартиру на Малой Морской, оставалось пройтись неспешным порядком недолго.

На привокзальной площади как всегда было людно. Вереницы автомобилей вдоль длинного фасада дожидались пассажиров; от крошечных ларьков неслись песни на любой вкус; народ сновал по мокрым тротуарам и дорогам, толкаясь, ругаясь, смеясь и громко разговаривая.

Впереди показался козырек лестницы, ведущей под землю, и новоиспеченные супруги увязли в плотном людском потоке, плывущем в том же направлении. В эту минуту золотистые лучи ярко брызнули по крышам, освежая блеклые холодные краски. Девушка зажмурилась от обилия света и внезапно в шумном гомоне уловила слабые мелодичные звуки вальса, доносившиеся слева — от каменного цоколя, что вплотную подступал к квадратным колоннам козырька. То, верно, какой-то бродяга зарабатывал на хлеб и водку игрой на видавшем виды инструменте. Однако аккордеон звучал хоть и негромко, но чисто, а исполнитель определенно владел им мастерски.

Угловатый козырек медленно плыл навстречу и вот уж навис над головой, заслонив собою выглянувшее вечернее солнце. Неожиданно музыкант прервал игру — должно быть, отдыхая или согревая пальцы. Эвелина же, сама не зная почему, пожалела о паузе, да подавив печальный вздох, стала посматривать под ноги, в ожидании ступеней. До входа в подземелье оставалось несколько шагов…

И вдруг от той же каменной приступки послышался вступительный аккорд следующего произведения. Голова девушки непроизвольно поднялась, взгляд вспыхнул и обратился влево…

Мелодия плавно набирала силу.

Сердце Эвелины всколыхнулось, зашлось в неистовом ритме. Она уж не понимала, что, прекратив движение, стоит, словно вросла в мраморный пол.

Уклоняясь от спешащих прохожих и пытаясь заставить ее идти дальше, Князев подивился нежданной перемене:

— Что с тобой происходит? Ты кого-то ищешь?..

Но жена не отвечала. Она не слышала ни вопроса, ни колких возмущений тех, кому мешала пробираться к лестнице. Ни разум, ни душа, ни сердце ее не воспринимали сейчас ничего, кроме знакомого мотива. Знакомого до нестерпимой боли…

Это было танго. Завораживающее подобие необычной, чарующей смеси аргентинской экспансивности, французской экстравагантности и русского лиризма. Музыку написал сам Константин за месяц до отъезда в роковую, последнюю командировку и посвятил ей — Эвелине. Ей же впервые и исполнил…

Позабыв об Антоне, девушка бросилась влево и стала протискиваться сквозь толпу. Приближаясь к еще невидимому музыканту, она почти не сомневалась: на инструменте играл Костя — знать это произведение мог кто-то еще, но лишь он исполнял его столь красиво, одухотворенно и выразительно — как и полагалось настоящему автору, вложившему в свое творение душу. Молодая женщина ввинчивалась в человеческую массу, в самую ее гущу, расталкивая напиравшую со всех сторон тесноту руками, локтями и, наконец, проскользнула меж бесчисленных людских ручейков. С широко раскрытыми глазами, с горящим лицом и дрожащими руками она остановилась средь тех, кто был неподвижен и наслаждался виртуозной игрой…