Книга Невероятные приключения Шарлотты Бронте - Лора Джо Роулэнд

«Утром, не успела я встать с постели, как прибежала малышка Адель и сообщила, что в большой каштан, что рос в дальнем конце сада, ночью ударила молния и расколола его пополам».

Читатель, эта фраза — из написанного мною романа. Ею заканчивается сцена, в которой мистер Рочестер делает предложение Джейн Эйр, она его принимает, и над усадьбой Торнфилд разражается гроза. Сверкание молний символизирует предстоящий в жизни Джейн драматический поворот, расколотое дерево — вынужденную разлуку горячо любящих друг друга героев. Когда писала эту сцену, я и помыслить не могла, что пророчу собственное будущее.

Летом 1848 года «молния» поразила меня самое — я была ввергнута в приключение, подобного которому и представить себе не могла. Я оказалась причастна к событиям исключительной важности, превосходившим мое самое буйное воображение и теперь скрытых под покровом строжайшей секретности. Если я скажу, что мои тогдашние действия повлияли на судьбу государства, это — прошу меня простить — может показаться нескромным, но будет чистейшей правдой.

В разгар этих приключений я нашла мужчину своей мечты. Его зовут Джон Слейд, и он — шпион на службе британской короны. Мы полюбили друг друга той любовью, какую я ждала всю свою жизнь и уже было отчаялась познать. Но вскоре мы оказались разлучены. Мое сердце было жестоко разорвано надвое, как то несчастное каштановое дерево. Сходство обстоятельств моей жизни и жизни Джейн не укрылось от меня, равно как и тот факт, что граница между вымыслом и жизнью порой бывает сродни черте, проведенной на песке и стертой налетевшим ветром. Я горько скорбела об окончании приключения и утрате любви, и у меня не было предчувствия, что случившееся один раз может случиться снова.

Но в 1851 году новое приключение позвало меня. Обстоятельства были другими, однако между первым и вторым приключениями имелось и существенное сходство: в оба был вовлечен Джон Слейд. Первое привело меня к нему, затем отняло его у меня. Второе вернуло его обратно.

Минуло почти три года, множество происшествий, случившихся за это время, изменило мою жизнь. Но я никогда не забывала о 1848 годе и не переставала тосковать по счастью, которое ушло вместе с моим возлюбленным. И мне в голову не могло прийти, что далеко-далеко, в стране, куда он отправился, развивались события, стекавшиеся в опасный поток, которому предстояло подхватить и меня.

Я не присутствовала при этих событиях, но писательское воображение способно переносить автора в места, где самому ему не дано побывать. Это воображение замещает реальный опыт. Вымысел, основанный на фактах, создает подобие правды. Вот я и постараюсь теперь в меру своих возможностей реконструировать события, о которых упомянула.

* * *

Январь 1851 года. Москва стояла укутанная тяжелым снежным покровом. В свете луны и звезд, сверкавших на обсидианово-черном небе, искрились белизной крыши домов. Неподалеку от городских ворот мрачно темнела Бутырка — наводящая ужас тюрьма, построенная в восемнадцатом веке, в царствование Екатерины Великой. Ее башни с амбразурами покрылись инеем, снежное одеяло легло на гребни высоких каменных стен и всю огороженную ими территорию тюрьмы. Снег делал картину светлой, как день, однако лишенной красок, словно она была выполнена исключительно в черно-белых тонах.

Чугунные ворота открылись, и из них, ковыляя, вышли трое мужчин с повязками на глазах и связанными за спиной руками. На них были лишь брюки и рубашки — и никакой обуви. Подталкиваемые тремя конвоирами, вооруженными винтовками, они прихрамывали и спотыкались. Их лица и тела были покрыты глубокими резаными ранами и кровоподтеками. Мужчины дрожали от холода, между тем как конвоиры, перебрасываясь шутками, строили их перед стеной. Пар от дыхания мгновенно превращался в ледяные кристаллики. Мужчины дрожали так сильно, что едва удерживались на ногах, и были слишком слабы, чтобы протестовать, когда конвоиры взяли их на прицел, а потом безо всяких церемоний выстрелили.

Трое несчастных издали последний предсмертный крик, их тела дернулись, кровь — темная, почти черная — обрызгала стену и потекла на снег, окутываясь паром. Не успел стихнуть ружейный грохот, как три тела упали на землю. Жестокое правосудие свершилось.

Эхо выстрелов заглохло, не достигнув городских улиц, где по берегам замерзшей Москвы-реки горели костры. По льду под веселую музыку оркестра скользили конькобежцы. Над рекой возвышался Кремль. Башни, купола и шпили его дворцов и соборов возносились к небу. Большой Кремлевский дворец представлял собой великолепное белокаменное сооружение в византийском стиле, обильно украшенное позолотой. Ярусы арочных окон сияли, освещенные изнутри множеством свечей в хрустальных канделябрах. Из одного окна на конькобежцев взирал мужчина. Высокий, свидетельствовавший о недюжинном уме лоб венчал его чело, наружные уголки глаз были слегка опущены. Кончики усов закручивались кверху, но линия рта оставалась строгой, осанка гордой, и выражение лица было расчетливым и лишенным какой бы то ни было веселости.

Это был Николай Павлович, император России.[1]

Высокий потолок комнаты, в которой он стоял, изгибался куполом, начинаясь от резных колонн, инкрустированных золотом. Солдаты, придворные и слуги застыли в ожидании его приказов. Раздался стук шагов по мозаичному полу, и к царю подошел мужчина. Это был пруссак с типично германской лепкой лица: бесцветно-тусклые глаза полуприкрыты тяжело нависающими веками, кончик длинного носа едва не касался верхней губы жестокого чувственного рта. Коротко подстриженные седые волосы мерцали серебром. Взмахом руки император велел присутствующим удалиться, и те вмиг бесшумно исчезли.

Единственным, кто не последовал за ними, был мужчина, прятавшийся за колонной, откуда он мог слышать любое, даже произнесенное шепотом слово.

— Что вы имеете мне доложить? — спросил царь.

— Английские агенты расстреляны.

— Все?

— …Да, Ваше Величество.

Царь не заметил легкой заминки длиной всего лишь в один сердечный удар, случившейся перед тем, как пруссак произнес свой ответ. Императора Николая явно тяготили какие-то заботы.

— Англичане пришлют других, они решительно настроены расширять свое господство в мире за счет сокращения моего. В союз с Францией, Испанией и Португалией они вступили исключительно ради того, чтобы держать меня под контролем. Но только на политических маневрах они не остановятся. Не зря же они засылают своих агентов шпионить за моим двором, сеять смуту в народе и ослаблять мою империю изнутри. — В его глазах отражались сполохи костров, горевших вдоль реки. — То, что наша вражда выльется в войну, — лишь вопрос времени. Если бы только был способ гарантировать победу в ней России.