Книга Надувные прелести - Фаина Раевская

Родительское собрание, слава богу, закончилось. За окном было темно, а часы показывали начало десятого. Я сидела в пустом кабинете и с наслаждением курила. О том, что я подвержена этой дурной привычке, не знал никто, даже Клавка, моя вездесущая сестрица.

Вообще-то, сестрой ее можно считать лишь с некоторой натяжкой. Общим у нас был только папа, которого я даже не помню, — он ушел от мамы, когда мое появление на свет еще только ожидалось. Папаша — человек любвеобильный, и оставил потомство, как я подозреваю, по всему СНГ. Не удивлюсь, если и среди пингвинов на Южном полюсе отыщется мой братец или сестрица. Правда, до сего дня объявилась только Клавдия, чему я несказанно рада. Зато появилась она раз и навсегда, и почему-то сочла себя ответственной за мою жизнь, в особенности за личную. Шустрая Клавка упорно подыскивала мне женихов, соответствующих ее представлениям о моем будущем муже: возраст — от тридцати пяти; не миллиардер, но хорошо обеспеченный; характер покладистый; отсутствие вредных привычек — обязательное условие; желательно, чтобы потенциальный супруг был неглуп, но и не шибко умен. «От умных мужиков одни неприятности», — вывела «формулу любви» сестрица Внешность избранника принципиального значения не имела. Я была противоположного мнения: мне всегда казалось, что все беды от глупости, да и выходить замуж за какого-нибудь крокодила желания не было. Однако с Клавдией не спорила. Во-первых, бесполезно, а во-вторых, пусть уж лучше женихов мне ищет, чем воспитывает меня. Деятельная натура Клавки не знала покоя ни днем, ни ночью В конце концов мне это надоело, и я вышла-таки замуж за Димку, сменив звучную фамилию Клюквина на не менее звучную Брусникина. Димыч являл собой полную противоположность Клавкиным представлениям об идеале: тридцатилетний красавец-атлет, не имевший за душой огромных капиталов. К тому же, по мнению Клавдии, у Димки был существенный недостаток — он служил в ФСБ, а там, как известно, дураков не держат. Впрочем, сестренке пришлось смириться с моим выбором, потому что на все ее возражения я лишь улыбалась тихой улыбкой счастливой идиотки, а Димка смотрел на меня влюбленными глазами.

В общем, я еще ни разу не пожалела о своем замужестве.

Сигарета кончалась. В ней осталась всего пара затяжек, еще два вдоха вредных веществ. ..

Бетховен помешал мне насладиться запретным плодом. Конечно, не сам великий композитор — не имею чести быть знакомой с ним лично, — а мелодия «Лунной сонаты» моего мобильника, На экранчике телефона высветился домашний номер.

— Птенчик мой, я уже соскучился! — сообщил мне голос Брусникина. — Ты освободилась?

— Да, пупсик, сейчас приготовлюсь к завтрашнему уроку — и сразу домой.

— А...

Димка не договорил, потому что трубкой завладела Клавдия:

— Слышь, птенчик, лети в гнездо быстрее, а то Брусникин скоро на стену от тоски залезет. Купи по пути подсолнечного масла. Твой пупс от безделья сожрал весь ужин. Придется картошку жарить...

Трубка полетела на рычаг. Вздохнув, я убрала мобильный в сумочку. Мой любимый вот уже вторую неделю сидел дома со сломанной ногой, что, впрочем, неудивительно: зима нынче выдалась какая-то вялотекущая, гололед сменяла оттепель, и наоборот. Травмпункты были забиты пациентами со сломанными конечностями, в их число, к сожалению, попал и Димка. Конечно, к сожалению, потому что муж действительно страдал от безделья, а оттого капризничал сверх меры. Я Брусникина очень люблю, но в гомеопатических дозах, когда его слишком много, моя нервная система дает серьезный крен.

Первым уроком на завтра у меня был запланирован письменный опрос по литературе в одиннадцатом классе. Тема самая что ни на есть благодатная: «Мастер и Маргарита», есть где разгуляться фантазии моих оболтусов. Поясняю ситуацию. Я работаю в гуманитарном лицее, преподаю старшеклассникам русский язык и литературу. Дети у меня старательные, а оболтусами я их называю, потому что люблю. И работу свою люблю, и детишек.

Быстренько написав на доске задания для опроса, я наконец покинула благословенные стены. Охранник, которого все от мала до велика величают Василичем, сочувственно покачал головой:

— И все-то вы в трудах, Афанасия Сергеевна, аки пчела. Все уж разошлись давно...

— Работа такая, Василич, ничего не поделаешь.

— Таким молодым красивым девушкам, как вы, работать вообще грешно. Вам бы в вечернем платье да в шикарный ресторан — отдыхать в окружении каких-нибудь нефтяных магнатов.

— Не выйдет, Василич, от магнатов нефтью воняет, а у меня на этот запах аллергия — судороги начинаются.

На улице к вечеру подморозило. На трамвайной остановке топтались несколько человек, вытягивая шеи в ожидании транспорта. Немного подумав, я решила прогуляться до дома пешком — всего-то три остановки, а для здоровья полезно. Заодно и в магазин зайду за маслом.

Для получения еще большей пользы от моциона и ради собственного удовольствия я решила пойти не оживленными улицами, а тихими двориками. Снег мягко похрустывал под ногами, что способствовало плавному течению мыслей. Все в моей жизни складывалось прекрасно: любимый и любящий муж, неугомонная сестренка с вечным двигателем, вмонтированным в нижнюю часть туловища, дорогие сердцу оболтусы... Ко всему прочему, грела душу и мысль о приближающемся Новом годе, а следовательно, и о длинных зимних каникулах. Не помню точно, но кто-то очень мудрый вывел формулу счастья. Она оказалась проста, как все гениальное: «Счастье — это когда утром с удовольствием идешь на работу, а вечером — домой». Здорово, правда?

Наверное, я бы так и продолжала радоваться жизни, но этому приятному занятию помешал ненормальный водитель «Волги», казавшейся в голубоватом свете уличных фонарей грязно-серой. Машина промчалась мимо меня буквально в полуметре, даже не притормозив.

— Придурок! — крикнула я вслед горе-Шумахеру. — Педаль тормоза немного левее.

«Волга» слегка сбавила ход. Я, признаюсь, струхнула: а ну как водила услышал мой возмущенный вопль и решил пожурить меня за оскорбление? Стычка с психом как-то не вписывалась в мои планы, потому я благоразумно спряталась за толстый ствол дерева, очень кстати оказавшегося рядом. Однако из машины никто не вышел. Нет, не совсем так. Не вышел — в смысле, как все нормальные люди. Дверь со стороны пассажирского сиденья распахнулась, и из нее вывалился человек. Он немного прокатился, потом его голова пришла в соприкосновение с бордюром, после чего человек затих. «Волга» снова прибавила газу, явно пытаясь скрыться, но водитель, видно, чего-то не рассчитал и на полном ходу врезался в фонарный столб. Удар был столь сильным, что капот машины словно обнял фонарь. Из салона так никто и не появился, что, в общем-то, неудивительно.

— Мама дорогая! — простонала я, выглянув из своего укрытия.

Ноги сами понесли меня к субъекту, выпавшему, из «Волги». Мужчина лежал на снегу, как-то странно вывернув ноги. Его глаза удивленно смотрели в темное небо, с которого тихо падали невесомые снежинки. В месте соприкосновения головы с бордюром снег на глазах пропитывался чем-то темным. Дорогое кашемировое пальто выпавшего, когда-то нежно-бежевого цвета, было заляпано кровью. Лицо дяденьки явно симпатичным не назовешь, да, собственно, лица-то и не было вовсе — один большой синяк. Аккурат в центре лба зияла маленькая такая дырочка, явно не предусмотренная природой. Я похлопала мужчину по плечу и осторожно поинтересовалась: