Книга Мертвые, вставайте! - Фред Варгас

– Что-то не так с нашим садом, Пьер, – сказала София.

Она открыла окно и оглядела клочок земли, где знала каждую травинку. От увиденного у нее по спине пробежал холодок.

Пьер завтракал и читал газету. Наверное, поэтому София все чаще смотрела в окно. Узнать, какая погода. Так нередко делают по утрам. Каждый раз, когда было пасмурно, она думала о Греции. Неподвижное созерцание постепенно заполнялось тоскливыми воспоминаниями, у которых порой был горький привкус. Потом все проходило. Но сегодня в саду что-то не так.

– Пьер, в саду дерево.

Она присела рядом.

– Посмотри на меня, Пьер.

Пьер поднял к жене усталое лицо. Привычным жестом, сохранившимся с той поры, когда она была певицей, София поправила шейный платок. Держать голос в тепле. Двадцать лет тому назад на каменных ступенях театра в Оранже Пьер возвел перед ней непоколебимую скалу любовных клятв и заверений. Прямо перед спектаклем.

София не дала хмурому любителю газет опустить голову.

– Что на тебя нашло, София?

– Я кое-что сказала.

– Да?

– Я сказала: «В саду дерево».

– Я слышал. Но ведь так и должно быть?

– В нашем саду растет дерево, которого не было вчера.

– Ну и что с того?

Софии было не по себе. Она не знала, в газете ли дело, в усталом взгляде или в дереве, но ясно, что что-то не так.

– Объясни мне, Пьер, как это дерево могло само появиться в саду.

Пьер пожал плечами. Ему совершенно безразлично.

– Что за важность! Деревья размножаются. Семя, росток, побег – и пожалуйста. В нашем климате так вырастают целые леса. Думаю, ты и без меня знаешь.

– Но это не побег. Это дерево! Молодое стройное деревце, с ветвями и всем прочим, выросло само по себе в метре от задней стены. И что ты об этом думаешь?

– Думаю, его посадил садовник.

– Садовник уехал на десять дней, и я ни о чем его не просила. Так что это не садовник.

– Мне все равно. Неужели ты полагаешь, что я стану переживать из-за стройного деревца у задней стены?

– Ты не хочешь встать и взглянуть на него? Сделай хотя бы это.

Пьер тяжело поднялся. Ему так и не дали насладиться газетой.

– Видишь?

– Вижу, конечно. Дерево.

– Вчера его там не было.

– Очень может быть.

– Так и есть. Что будем делать? Как ты думаешь?

– Что тут думать?

– Это дерево меня пугает.

Пьер засмеялся. Даже сделал ласковый, хоть и мимолетный жест.

– Правда, Пьер. Оно пугает меня.

– А меня – нет, – сказал он, усаживаясь обратно. – Визит этого деревца мне даже приятен. Давай просто оставим его в покое. А ты оставишь в покое меня. Может быть, кто-то ошибся садом, тем хуже для него.

– Но его посадили ночью, Пьер!

– Тем легче было перепутать сад. Или же это подарок. Тебе это в голову не пришло? Какой-нибудь поклонник тайно отметил твое пятидесятилетие. Поклонники способны на такие несуразные выходки, особенно поклонники-мыши, безвестные и упорные. Пойди взгляни, может, там и записка есть.

София задумалась. Мысль была не так уж глупа. Пьер подразделял поклонников на две большие категории. К первой относились поклонники-мыши – боязливые, нервные, безмолвные и неистребимые. Пьер знал одну мышку, за зиму перетаскавшую в резиновый сапог целый пакет риса. По зернышку. Поклонники-мыши именно таковы. Ко второй категории относились поклонники-носороги, по-своему столь же устрашающие, но шумные, громогласные и уверенные в себе. Эти две категории Пьер разбивал на множество подкатегорий. София хорошенько всего не помнила. Пьер презирал и поклонников, которые были до него, и тех, что появились позднее, то есть всех. Но насчет дерева он, возможно, прав. Может быть, но не наверняка. Она слышала, как Пьер сказал: «до-свиданья-до-вечера-не-беспокойся-об-этом», и осталась одна.

С деревом.

Она пошла и осмотрела его. С такой опаской, будто оно могло взорваться.

Ясно, никакой записки там не было. Только круг свежевскопанной земли у подножия дерева. Что за дерево? София несколько раз обошла вокруг него, хмурая и настороженная. Она склонна была думать, что это бук. Склонялась она и к тому, чтобы выдернуть его из земли, но, будучи немного суеверной, не решалась посягать на жизнь, пусть даже и растительную. В самом деле, мало кому понравится вырывать деревья, которые ничего вам не сделали.

Она потратила много времени на поиски книги о деревьях. Помимо оперы, мифологии и ослов, София не успела в чем-либо приобрести глубоких познаний. Бук? Нельзя быть уверенной, не видя листьев. Она просмотрела указатель, чтобы узнать, не может ли дерево называться «София такая-то». Подобные скрытые почести вполне в извращенном вкусе поклонника-мыши. Это ее успокоило бы. Нет, на «Софию» ничего не нашлось. А может, существует вид «Стелиос такой-то»? Это было бы не очень приятно. Стелиос не имел ничего общего ни с мышью, ни с носорогом. И он почитал деревья. После скалы клятв, возведенной Пьером на ступенях в Оранже, София думала, как ей бросить Сте-лиоса, и потому пела не так хорошо, как всегда. А этот безумный грек не придумал ничего лучше, чем броситься в Средиземное море. Его выловили почти бездыханным из воды, где он бултыхался как последний дурак. Подростками София и Стелиос обожали уходить из Дельф, бродить по тропинкам с ослами, козами, и все такое прочее. Они называли это «играть в древних греков». И этот идиот хотел утопиться. К счастью, при ней была скала чувств Пьера. Теперь Софии случалось искать на ощупь ее редкие обломки. Стелиос? Угроза? Мог ли это сделать Стелиос? Да, он на такое способен. Когда его все-таки выловили из Средиземного моря, он словно одурел и орал как безумный. Сердце Софии колотилось слишком быстро. Она сделала усилие, чтобы встать, выпить стакан воды, бросить взгляд в окно.

И тут же успокоилась. Что такое взбрело ей в голову? Она глубоко вздохнула. Эта ее манера городить ужасы на пустом месте! Почти наверняка это всего лишь бук, и ничего он не означает. Но как тот, кто его посадил, пробрался ночью в сад? София наскоро оделась, вышла, осмотрела замок в садовой решетке. Ничего примечательного. Но замок так прост, что его можно в два счета открыть отверткой, не оставив следов.

Стояла ранняя весна. Было сыро, и она зябла возле бука, глядя на него с вызовом. Бук. Бука! София оборвала себя. Она терпеть не могла, когда ее греческая душа расходилась, как сейчас, да еще два раза подряд за одно утро. Надо думать о том, что Пьеру на это дерево совершенно наплевать. А впрочем, почему ему наплевать? Разве нормально, что он до такой степени безразличен?