Книга Табу на женатых мужчин - Татьяна Луганцева

– Ну вот! Наконец-таки! Хоть кто-то стоящий! – подбодрила великовозрастную дочь Светлана Игоревна, появляясь за спиной дочери, словно привидение, и подслеповато щурясь на экран компьютера.

Ее тридцатипятилетняя дочь Муза Юрьевна Ромашкина, давно пребывающая в статусе разведенной женщины, наконец-таки решила познакомиться с кем-нибудь через Интернет, потому что ничего лучшего придумать не смогла. Сначала ее мама, женщина старой закалки и высоких моральных устоев, категорически не приняла этот способ знакомства.

– Это несерьезно! Как можно знакомиться, не видя человека? Ваш чертов компьютер уже заменяет человека, это ненормально!

– Сейчас все так делают. То есть не все, конечно, – смущенно отвечала Муза, – но многие. А где еще найти пару? Коллектив у нас женский – на работе не познакомиться. В транспорте я не вижу никого стоящего. Да и не знакомятся вот так в пути… в суете, в толпе, на ходу…

– Да что ты вообще видишь! – прервала ее мать, намекая на испорченное с детства зрение. – Ты и на мужчин-то не смотришь, идешь вся такая согбенная под грузом своих проблем. Кто к тебе подойдет-то?

Муза была близорука, словно крот, и рассеянна. А если забывала где-то очки, то начинала сильно щуриться и просто тыкаться в лицо и грудь собеседника носом. Ее подруга Настя Кречетова смеялась по этому поводу:

– Со стороны это выглядит так, как будто ты обнюхиваешь человека, когда разговариваешь и забываешься…

В целом внешность у Музы была вполне приличная. Она была выше среднего роста, стройная для своих лет, с длинными светло-русыми, слегка вьющимися волосами и большими грустными голубыми глазами с несколько не сфокусированным, плавающим взглядом. Как говорила все та же подруга Настя: «Они у тебя грустные из-за того, что их никто не видит из-за этой идиотской оправы, которую ты водрузила себе на нос, словно седло! Не хватает только свисающих по бокам стремян, которые бились бы о твои щечки и гнали тебя дальше по жизни!»

– Что ты такое говоришь?! – рассмеялась Муза. – Даже представить страшно!

– Вот-вот! Представить страшно, а ты так ходишь! Почему ты носишь страшную, стариковскую оправу темно-коричневого цвета? Почему?

– Тебе не нравится? – переспросила Муза.

– А кому это понравится? Кто тебе еще скажет правду, если не лучшая подруга? Купи красивую оправу, тоненькую, совсем незаметную на лице. Зачем себя так уродовать? Словно специально! Ты же – молодая женщина! А еще лучше – приобрети контактные линзы и открой миру свои большие и красивые глаза!

– Я молодая? – удивленно уточнила Муза.

– Ну, не очень старая?! – уточнила Настя, зная, что самооценка у ее подруги здорово снижена.

– Не очень, – неуверенно согласилась Муза. – Не молодая, но и не дряхлая еще. Такой стабильный середнячок.

– Слава богу, что ты еще это понимаешь, – рассмеялась в голос подруга. – Глаза красивые, волосы светлые, кожа белая, а очки такие мощные, темные, словно ты сняла их с мертвого дедушки.

Удивлению Музы не было предела.

– Почему – мертвого? – даже икнула она.

– А живой тебе бы очки не отдал, – пояснила Анастасия.

И Музе пришлось еще долго утирать слезы от смеха.

Поэтичным именем Муза назвал ее отец, очень рано ушедший из жизни. Муза его почти и не помнила. Естественно, он был музыкант, весьма успешный и известный в своих кругах. Он просто жил музыкой, существовал ею. Он играл на рояле и пел, он сочинял музыку и все время гастролировал, зарабатывая неплохие деньги. Что для него было не главным. Первая жена использовала Юрия Владимировича Ромашкина в нужных ей целях. Ей было все равно, что он весь в себе, что он все время отсутствует, главное, что он приносил деньги в дом. Юрий Владимирович материально обеспечивал семью и, что называется, мог быть свободен, большего от него и не требовалось. А женушка развлекалась с любовниками и вела праздный образ жизни на его деньги. Вот за одним из этих «празднований» ее и застал Юрий Владимирович, приехавший с воспалением легких из командировки преждевременно. Жена лежала в постели в окружении пустых бутылок из-под шампанского и лепестков роз. Но это были не главные детали антуража, центром композиции являлся молодой мужчина с глупо-испуганным взглядом, бритым затылком и накачанными руками, покрытыми татуировками. Юрий Владимирович долго соображал, что бы это могло значить, прижимая к себе портфель с нотами. А когда понял, удивлению его не было предела.

– Так ты изменяешь мне? Как же так, дорогая? Разве это прилично, разве это возможно… так сказать…

– Совсем чуть-чуть, только когда ты долго в отъезде, – отвечала ему пышногрудая жена, еще пытавшаяся достойно выйти из весьма недостойной ситуации.

Юрий Владимирович нашел в себе силы собраться с мыслями, потом собрать вещи и уйти от ветреной жены, которая все его имущество и квартиру благополучно оставила себе. Сам Юрий Владимирович был настолько интеллигентным и скромным, что даже не заявил никаких претензий на свое личное имущество. Жена долго не верила, что он вот так сможет уйти и не простить ее. Жил он при филармонии, как бомж. Коллеги вошли в его положение, закрыли глаза на его ночевки. Юрий Владимирович мыл пол в благодарность, питался там же в столовой или покупал хлеб с сосисками и молоко в соседнем магазине. Костюм он чистил себе, как мог, но все равно все более принимал вид бесхозного мужика, потерявшегося в жизни. Гардеробщица филармонии сжалилась над ним и уговорила свою соседку, учительницу английского языка, одинокую и очень воспитанную женщину, сдать комнату Юрию Владимировичу, боясь, что рано или поздно его все равно выкинут из подсобки. Соседка согласилась, и через год совместной жизни в одной квартире они расписались и создали настоящую семью. Так познакомились родители Музы. Ее мама была много моложе отца, и естественно, что он раньше ушел из жизни, оставив своих любимых девочек наедине друг с другом. Светлана Игоревна хранила светлую память о муже, то есть была верна ему. А вот за неустроенную жизнь дочери она сильно переживала. Конечно, Муза с таким именем и папой-музыкантом не могла не пойти в музыкальную школу и не окончить ее с отличием, естественно, по классу фортепьяно, сделав это с огромным удовольствием.

В музыке она жила, существовала, и чувства ее раскрывались, только когда садилась за инструмент. Поэтому Муза дополнительно отучилась еще два года и освоила арфу и аккордеон. Потом она поступила в высшее музыкальное училище. Девушка была прилежна и хорошо училась, ее заметили и сразу после окончания пригласили в оркестр как арфистку, место пианистки было занято. Оркестр был достаточно известный и часто гастролировал по российским филармониям и даже за границей. А то, что Муза с детства знала английский язык очень хорошо и немецкий с переменным успехом, ей помогало за пределами родины. Вообще, она очень любила путешествовать по Европе. Ей нравилось созерцать окружающее и слушать шум улиц, людскую речь, шелест дождя, и в каждом пейзаже она находила для себя что-то особенное и неповторимое. Слыла она среди своих коллег-музыкантов нелюдимой и немного странной, то есть человеком, живущим в своем мире. А у нее ничего больше и не было. И в этот внутренний мир Муза очень редко кого допускала. Например, с мамой у нее сохранялись дружеские, теплые отношения, подруга одна была с детских времен, которой Муза могла доверять полностью. Настя Кречетова всю жизнь проработала учительницей в школе, а после тридцати лет вдруг захотела что-то поменять, причем радикально, видимо, предваряя кризис среднего возраста. Она уволилась из школы и устроилась работать в туристическое агентство «Надежды сбываются». Она подошла как сотрудница с высшим образованием, умеющая общаться с людьми, знающая языки, чтобы переводить всю документацию и рекламу, которые присылали из других стран. Но из-за полного отсутствия опыта работы именно в такой индустрии Настю пока сделали помощницей при турагенте. И теперь Настя все время жаловалась Музе: