Книга Падший клинок - Джон Кортней Гримвуд

Венеция, вторник, 4 января 1407 года.

Голый мальчик висел на деревянной стене, кандалы обхватывали обе лодыжки и одно запястье. Он несколько дней пытался освободить левую руку, обжигаясь о раскаленный наручник в надежде высвободить пальцы. Эта борьба вытянула из него все силы и, честно говоря, нисколько не изменила его положения.

— Помогите мне, — молил он. — Я сделаю все, что попросите.

Его боги молчали.

— Я клянусь. Жизнью клянусь.

Но его жизнь и так принадлежала им, даже здесь, в тесной клетке, где грудь горела при каждом вдохе, а кислый воздух становился все кислее. Боги забыли о нем.

Может, если бы он вспомнил их имена, дело пошло бы лучше.

В иные дни он сомневался в их существовании. А если они все же существуют, то полны своих забот. Ярость мальчика сменялась горечью и отчаянием, потом обращалась в призрак надежды и вновь сменялась новой волной ярости. И так раз за разом, снова и снова.

Левую руку жгло как огнем.

Какую бы магию ни использовали похитители, она сильнее его желания освободиться. Цепи новые и прочно крепятся к стене. Каждый раз, когда он хватался за цепь и дергал ее, пальцы шипели, как будто касались добела раскаленного железа.

— Милостивые боги! — прошептал он.

Как здорово было бы вернуть назад все те оскорбления, которыми он осыпал богов.

Он уже кричал на богов, проклинал их, призывал себе в помощь демонов — в отчаянии просил о помощи любого, кто услышит его крики. Какой-то уголок его сознания безумно желал снова забыться в крике, выплеснуть горечь и отчаяние. Но он уже давно сорвал голос. Да и кто придет в эту крошечную камеру без дверей? А даже если кто-то захочет прийти, то как он войдет?

Убийство. Изнасилование. Измена…

За какие еще преступления могут замуровать заживо?

Но в чем смысл наказания, если заключенный не может вспомнить свою вину? Мальчик не помнил своего имени. Не помнил, почему его замуровали в клетку чуть больше гроба. Он даже не помнил, кто заключил его сюда.

Земляной пол покрывали засохшие нечистоты.

Прошло уже несколько дней с тех пор, как ему хотелось мочиться; губы покрывала спекшаяся сухая корка. Мальчик хотел спать почти так же сильно, как и освободиться, но, засыпая, он всякий раз падал на свои цепи и просыпался от обжигающей боли. Он сделал что-то плохое. Очень плохое. И теперь даже смерть не хочет принять его.

Только бы вспомнить, что именно.

«У тебя есть имя. Какое?»

Вспомнить не проще, чем вернуть надежду и дотянуться до свободы. Следующие часы мальчик провел в лихорадочном бреду. Некоторые мысли оказывались неожиданно четкими, но большинство лишь освещало пустыню его памяти.

Вместо воспоминаний — ускользающие тени и неразборчивые голоса.

«Прислушайся, — сказал он себе. — Слушай».

Он попытался. Голоса слышались снаружи, из-за деревянных стен. Много людей, и они спорили. До него доносились звуки, не громче шепота, однако он понимал: язык ему незнаком. Один голос приказывал, другой возражал. Потом что-то ударило в стену прямо напротив него.

Как будто топор или молот.

Второй удар был еще сильнее. За ним последовал третий. Деревянный мир мальчика распался, внутрь ворвался свежий воздух. Сквозь узкую щель хлынул яркий свет, и мальчику показалось — боги наконец-то пришли к нему.