Книга Одинокий дракон. Последний повелитель - Павел Шумил

Итак, ещё раз: почему я не могу существовать? Во–первых, я не вписываюсь в законы физики и биологии. При массе пять тонн и размахе крыльев десять метров я не должен летать. А я летаю. Ладно, пусть я могу летать (а что же я сейчас делаю?), но я должен летать на скорости не меньше 400 км в час. У меня посадочная скорость должна быть километров 300, как у реактивного истребителя, а я могу висеть на месте как вертолёт. И откуда я знаю о реактивных истребителях? В этом мире их нет. И ещё долго не будет. Опять отвлекаюсь. Надо по порядку. Информация — это в–третьих. Биология — во–вторых. А физика — в первых. Вот там, прямо по курсу, физическое явление намечается. Переход электростатики в электродинамику. С дождём и грохотом. Долбанёт сейчас меня молнией, и полечу по всем законам физики. Вертикально вниз. Свежеподжаренный и аппетитно пахнущий, с хрустящей корочкой. С высоты 1000 футов. Или 300 метров. Или 330 ярдов. Могут слоны летать? Покажите мне летающего слона, и я свой хвост съем. А с другой стороны, когда я взлетаю, на деревьях сучья ветром обламывает. Кубометр воздуха весит меньше полутора килограммов. Площадь моего крыла — не больше 15–18 метров. На два крыла — 30 метров. И пять тонн. Почти 200 килограммов на метр. На тоненькую перепонку. И максимум четыре взмаха в секунду. Нет, по нормальным законам физики я летать не могу.

Теперь — биология. Во–первых, я — единственный дракон в этом мире. Единственный представитель своего вида. Причём, отлично приспособленный к окружающей среде. То есть, лучше всех. И при этом единственный. Не агрессивный, хотя отлично бронирован и вооружён. Могу перебить слону хребет ударом хвоста. Могу поднять носорога на рога. Могу перекусить бегемоту горло. И при этом всеяден. Могу (и люблю) есть сухую древесину. Могу, но не люблю траву. Ел мясо. Но сырое невкусно, а с костром возиться — в лом. Сухие берёзовые дрова сами по себе вкусные. Сколько несоответствий — с ума сойти. Шесть конечностей — раз. Двойная специализация зубов — как у хищников и травоядных скопом — два. Даже травоядные не едят сухую древесину. Грызут, зубы точат, но не едят. Я ем — три. Рога с регулируемым углом атаки — четыре. Вроде бы, у змей ядовитые зубы подвижные, но рога — ни у кого. Рога — признак травоядного, а клыки — хищника. У меня и то, и другое. Нонсенс. Далее — зрение. У хищников — направлено вперёд, обзор где–то 180 градусов. У травоядных — круговой обзор. Я опять ублюдок. У меня 270 градусов. Далее — передние конечности. Таких в природе не бывает. Когти сжаты — бронированный кулак. Или копыто. Когти развёрнуты — не дай бог кому–нибудь с ними познакомиться. Когти убраны, пальцы выпущены — венец эволюции. Но у эволюции не хватило пороху на такую конечность. Или когти, или пальцы. Точнее, когти на пальцах. Только вот у кошек как? Куда у них когти убираются? Надо будет посмотреть. Чёрт с ними, с кошками. Крылья. У птиц и летучих мышей — это передние конечности. У меня — средние. Как у пегаса. Этого самого пегаса люди выдумали. А кто же меня выдумал? И изготовил. В единственном экземпляре. Эволюция не могла. Она конвейер любит, поточное производство. Да и не доросла она до таких, как я. Слишком я хорошо продуман. Слишком много законов нарушаю своим существованием. Значит, меня сделали. Кто–то. Собрались в кружок четыре мудреца. Один собрал костяк. Второй нарастил мясо. Третий обтянул шкурой, четвёртый вдохнул жизнь. Я проснулся и пообедал. Всеми четырьмя. И даже не спросил, зачем они меня сделали. А может и спросил, но ответ забыл, когда в ту скалу врезался. Красивая гипотеза, но где–то я её слышал. И есть в ней недостаток. Мудрецов нет и драконов других больше не будет. Ни одного. Ни одной. Поэтому лучше остановиться на варианте, в котором я не пообедал. В этом случае ясно, что делать. Найти этих генных инженеров, посадить в кружок, снабдить материалами и пусть творят! А если не захотят? А вдруг они решат, что драконы будут представлять угрозу для человечества? Может, я не случайно в ту скалу въехал? Может, мне жизнь была как кость в горле. Поднялся повыше, разогнался в пике, только не под тем углом со скалой встретился. Вместо прямого удара получился скользящий. Так и не удалось лебединую песню спеть, ласты склеить, копыта отбросить. И ведь удалось бы, если б не ручеёк под носом. И регенерация как у гидры. Ну кто мог подумать, что я такой живучий. Как десять гадюк. Нет, эта гипотеза всех фактов не объясняет. Ни черта она не объясняет. Поэтическая заумь, массаракш! Тридцать три раза массаракш! Спокойней, парнокопытный друг пернатых! Говори, что думаешь, но думай, что говоришь! Дождик начинается, что делать будешь? Мокнуть со всех сторон, или только сверху? Кто–то из великих сказал: «Не знаешь, что делать — сей разумное, доброе, вечное». Что бы такое посеять? Может, тот кустик удобрить? Или полить? С бреющего. Хотя, зачем его поливать, на болоте–то. Расслабься и думай о приятном. Вот видишь, какая крр–а–сивая молния. Ничего не видишь. Ничего, это сейчас пройдёт. Вот снова травка зеленеет, птички поют. Или это у меня в ушах звенит? Лошадка!.. В болоте… Тонет ведь! Тот плюгавый, что суетится на берегу — хозяин? Чем не повод для доброго и вечного. Как же её вытащить? Легче всего — когтями за спину, но вытащу не лошадь, а кусок мяса. Лангет.

Пикирую, зависаю над лошадью, пытаюсь захватить её под брюхо хвостом. Грязь летит во все стороны, ни черта не видно. С чего я взял, что меня хорошо продумали? На автомобили — и то стеклоочистители ставят.

Плюх!

Падаю в болото рядом с лошадью. Не совсем в болото. Передние лапы — на твёрдой земле. Выпускаю когти и тащу себя на берег. Чувствую хвостом, как забилась, а потом обмякла лошадь. Потерпи, бедняжка, никто тебя кушать не будет. Сейчас хозяин тебе травки принесёт. Вылезаю, наконец, на полянку и осторожно опускаю лошадь на траву. Боже, я ей позвоночник сломал. Передние ноги сучат, задние парализованы. В глазах боль. Убрав когти, осторожно ощупываю спину. Ну что, сеятель разумного, доброго, вечного, спас животину? Теперь осталось объясниться с хозяином. Чёрт, сколько раз говорил себе: «Думать надо до, а не после». Жил себе тихо, мирно. Людей не трогал, они не трогали меня. Во всяком случае, последний год. Что было до этого, не помню. Теперь поползут слухи. Злой дракон задрал лошадь. Или — добрый дракон помогает крестьянам. Неизвестно, что хуже. Злого дракона надо убить, на это есть рыцари. Потому как рыцарям положено совершать подвиги и убивать драконов, дабы защитить от оных селян. А доброго дракона можно отловить и посадить в зверинец. На зависть и устрашение соседей.

Кстати, куда мой селянин делся? Побежал разносить слухи? Что же мне с лошадью делать? Вот селянин! Никуда не убежал, за деревом стоит. С топором. Это на меня–то — с топором? Даже не смешно. Чего же он ждёт? Не нападает и не убегает?… Ду–урак ты, Змей Горыныч, он же к своей кобыле гать клал, когда ты его спугнул. Пора вступать в контакт. Значит так, я веду себя как господин, он меня покорно слушает и дрожит от страха. Должен дрожать и слушать. Начинаю.

— Подойди.

Действует! Мужичонка робко подходит метров на пять и кланяется. С лица стекает грязь и дождь, он размазывает их грязным рукавом.

— Как звать?