Книга Избранные произведения - Пауль Хейзе

Пауль Хейзе, Карл Шпиттелер

Избранные произведения

ПАУЛЬ ХЕЙЗЕ. НОВЕЛЛЫ

© Перевод А. Чередниченко

L'ARRABIATA

(СТРОПТИВАЯ)

Солнце еще не взошло. Над Везувием лежал густой серый туман, он простирался до Неаполя, покрывая пеленой маленькие прибрежные городки. Море было спокойным. А в гавани, в узкой бухте под высоким скалистым берегом Сорренто, рыбаки уже давно принялись за работу. Одни вытягивали на берег лодки и заброшенные на ночь сети. Другие крепили паруса на шхунах, несли весла и снасти, которые ночью хранились в больших, закрытых решетками кладовых в горах. Работы хватало на всех: уже не выходившие в море старики выстраивались в цепи, помогая тянуть сети, а старушки, стоявшие там и сям на плоских крышах, пряли или присматривали за внуками, пока их дочери работали с мужьями.

— Посмотри, Рахела! Вон наш господин священник, — сказала старушка десятилетней девочке, сидевшей рядом с ней за маленькой прялкой. — Он как раз садится в лодку. Антонио повезет его на Капри. Пресвятая Мария, какой у него сонный вид! — и она помахала рукой невысокому улыбающемуся человеку, который устраивался в лодке, аккуратно расправляя на скамейке полы сутаны. Люди на берегу ненадолго прервали работу, чтобы посмотреть на отъезд священника, дружелюбно кивавшего во все стороны.

— А зачем ему плыть на Капри? — спросила девочка. — Разве у людей там нет своего священника и они берут взаймы нашего?

— Ну что ты, глупышка, — ответила бабушка. — Там хватает и священников, и красивых церквей, есть даже один отшельник. Но на острове проживает синьора, которая раньше долго жила в Сорренто и тяжело болела, а падре часто исповедовал и причащал ее. Все думали, что ей уже недолго осталось. Но Пречистая Дева Мария помогла несчастной, и она выздоровела. Когда госпожа уезжала, то немало пожертвовала на церковь и на бедняков. Говорят, она вообще не хотела покидать Сорренто, пока падре не пообещал навещать ее на Капри и исповедовать. Вот ведь странно, как она к нему привязалась. Ну а мы благодарны небесам, что он наш священник — пожертвований получает много, словно сам епископ, и господа его уважают. Благослови его Мадонна! — и она опять помахала лодочке, которая готова была вот-вот отплыть.

— Ты уверен, что сегодня будет ясно, сын мой? — спросил священник, беспокойно взглянув в сторону Неаполя.

— Конечно, — откликнулся юноша, — солнце быстро рассеет туман.

— Ну тогда поплыли, надо бы успеть до жары.

Антонио взялся за длинное весло, чтобы оттолкнуть лодку от берега, но вдруг остановился, глядя на крутую тропинку, ведущую от Сорренто к бухте.

На самом верху ее показалась стройная девушка, которая быстро спускалась, махая платком. Одежда ее была довольно бедной, а под мышкой она несла узелок. Но девушка высоко держала голову, и имела благородный, хотя и несколько дерзкий вид, а черная коса, уложенная вокруг головы, напоминала диадему.

— Чего же мы ждем? — спросил священник.

— Кажется, еще кто-то хочет на Капри. Если вы не против, падре, — нас это сильно не задержит. Девушка, совсем молодая, ей, наверно, еще и восемнадцати нет.

В этот момент она показалась из-за стены, ограждавшей извилистую тропинку.

— Лаурелла? — удивился священник. — Чего ей понадобилось на Капри?

Антонио пожал плечами. Девушка торопливо шла к лодке, не обращая ни на кого внимания.

— Добрый день, строптивая! — кричали ей молодые рыбаки. Надменный вид, с которым девушка принимала их приветствия, должен был только раззадорить насмешников, но они сдерживались при священнике.

— Здравствуй, Лаурелла, — сказал наконец и священник. — Как твои дела? Хочешь поехать с нами на Капри?

— Если позволите, святой отец!

— Спроси у Антонио — он хозяин лодки: каждый владеет своим имуществом, а Господь Бог — всеми нами.

— Вот, — не глядя на рыбака, Лаурелла протянула ему мелкую монету. — Если достаточно.

— Тебе деньги нужней, — пробормотал юноша и подвинул корзину с апельсинами, чтобы освободить место. Он вез их продавать на Капри — в эту пору на острове было так много приезжих, что местных фруктов не хватало.

— Задаром я не поеду, — возразила девушка, нахмурив черные брови.

— Иди сюда, дитя, — миролюбиво сказал священник. — Он честный юноша и не хочет зарабатывать на бедняках. Давай! — он протянул ей руку. — И садись рядом со мной. Видишь, он подстелил свою куртку, чтобы тебе было удобней сидеть. Обо мне-то он так не позаботился. Да чего и требовать от молодых людей? Девушкам они уделяют больше внимания, чем священникам. Ну-ну, Тонио, не надо извиняться, так уж Господь устроил.

Лаурелла забралась в лодку и села, сдвинув куртку в сторону. Юноша не стал ее убирать и лишь проворчал что-то сквозь зубы. Он с силой оттолкнулся веслом от берега, и лодка заскользила по волнам.

— Что у тебя в узелке? — спросил через некоторое время священник. Они уже вышли в открытое море, сверкающее под первыми лучами солнца.

— Шелк, пряжа и хлеб, падре. На Капри я хочу продать шелк женщинам, которые делают из него ленты.

— Ты сама пряла?

— Да, падре.

— Я помню, что ты тоже училась ткать ленты.

— Да, но у нас нет денег на собственный станок. А ткать в другом месте я не могу. Маме опять хуже, и ее нельзя надолго оставлять одну.

— Опять хуже! Что ты говоришь! Когда я навещал вас на Пасху, она вставала.

— Весна всегда самое тяжелое время для нее. С тех пор, как начались штормы, она все время лежит.

— Не переставай молиться, дочь моя, чтобы Пресвятая Дева была милостива к ней. И будь честной и прилежной девушкой, чтобы твои молитвы были услышаны.

Помолчав, он опять спросил:

— Когда ты спускалась на берег, рыбаки кричали: «Добрый день, строптивая!» Почему тебя так называют? Ведь настоящая христианка должна быть кроткой и смиренной.

Загорелое лицо девушки покраснело, а ее глаза вспыхнули.

— Они смеются надо мной, потому что я не танцую, не пою и не болтаю с ними, как другие. Не знаю, зачем они ко мне пристают, — мне нет до них никакого дела!

— Думаю, тебе следует быть немного приветливей с людьми. Пускай поют и танцуют другие, у кого жизнь легче. Но сказать доброе слово может каждый.

Девушка опустила голову и нахмурила брови. Некоторое время они плыли молча. Солнце уже взошло во всей своей красе и освещало Везувий, поднимавшийся из клочьев тумана, который еще окутывал его подножие, а белые домики Сорренто блестели среди зелени апельсиновых садов.

— А о том художнике больше ничего не слышно,