Книга Карта убийцы - Ребекка Торн

Ребекка Торн

Карта убийцы

Rebecca Thorne

The Grief House

Copyright © Rebecca Thorne, 2024

© Саксин С.М., перевод на русский язык, 2024

Посвящается моим друзьям, которые помогли мне встать и идти вперед:

Кевину Уигноллу

Крису Уитейкеру

Тому Вуду

Саймону Кернику

В данном аспекте любопытен вопрос веры, включающий и детскую веру в чудеса, и слепую надежду стариков; во всем мире нет ни единого человека, который ни во что не верит. Можно предположить – и не так-то просто это опровергнуть, – что люди верят во что угодно, невзирая на степень экзотичности.

Часть I

Шут[2]

В «Болото надежды» Блю привело горе. Мать ушла из жизни почти три года назад, однако до сих пор было нелегко избавиться от ее глубоко укоренившихся привычек, поэтому Блю, как и она, дважды похлопывала себя по груди, проходя мимо кольца деревьев[3], приветствовала каждую сороку и избегала оживленных шоссе.

Над полями вдоль дороги парили крокусы, почва была насыщена беспрестанной моросью. Блю ехала не останавливаясь – только один раз справила нужду за массивным дубовым пнем – до тех пор, пока местность вокруг не стала равнинной, а север не остался далеко позади.

Блю еще никогда не бывала так далеко на юге. Из родного Блэкпула она выезжала не дальше Центральных графств, где когда-то устроила демонстрацию в старом театре шахтерского городка. Выступление организовала ее мать – как организовывала и большинство остальных до тех пор, пока Блю от них не отказалась.

Однако мать не сдавалась, называя это «призванием». Блю отвернулась от своего «призвания», отказалась от «цели жизни», отвергла «благословенных ду́хов» – и как только она могла так поступить?

«Думай о тех, кому ты нужна, – говорила мать. – Они надеются на то, что ты укажешь им путь».

Но Блю больше не могла никому указывать путь.

Сегодня была пятница. В понедельник исполнится ровно три года со дня смерти матери, и Блю по-прежнему ощущала в груди эту боль. Горе наполняло ее так, как вода наполняет легкие тонущего. На протяжении многих месяцев у нее из головы не выходила жизнь матери: та жизнь, которую она вела с дочерью, и другая, непостижимая и неведомая, которую вывела на первый план ее смерть.

Блю была переполнена горем, чувством вины, одиночеством, глодавшим ее изнутри. С этим не могло справиться ничто. И вот, когда на горизонте снова замаячила скорбная дата, она ввела в поисковой строчке в интернете запрос «где вылечить горечь утраты близкого человека» и обнаружила «Болото надежды».

Сайт заверял в том, что это спокойная гавань, где можно справиться с болью утраты – прогулки в лесу, легкая физическая активность, ежедневные сеансы психотерапии: в общем, безопасный приют.

…Вдалеке из топей появился силуэт, дразня обещанием жилья. Здешний ландшафт обманывал взор, скрадывая расстояние до здания; дорога петляла и извивалась, нисколько не ценя время Блю. Мимо мелькали поля: там брошенный прицеп, здесь старая жестяная ванна, используемая в качестве корыта для воды. Коров, овец и свиней не было видно. Ванна была переполнена.

«Болото надежды» сияло – светлые каменные стены служили маяком в серой дымке. Внешне здание напоминало скорее старинный особняк, чем приют: два этажа, окна с белыми переплетами, крыша, крытая темно-серым шифером, и две дымящиеся трубы. Блю по-прежнему жила в крошечном муниципальном доме, доставшемся в наследство от Девлина. Она спала в кладовке у входа. Просторная спальня принадлежала матери.

Въехав в ворота, девушка проследовала по вымощенной гравием дорожке, обсаженной ольхой и березой. Промежутки между деревьями открывали вид на сорок акров поместья; вдоль левой границы извивался вышедший из берегов ручей. На прошлой неделе хозяева прислали ей на электронную почту напоминание захватить с собой резиновые сапоги.

Мистер и миссис Парк были фасилитаторами[4]. Блю называла их хозяевами. Так это больше походило на увеселительную поездку, на обычный отдых. Мысль о том, что чета Парк – фасилитаторы, напоминало Блю, что это не каникулы, что ей предстоит работать над собой, а думать об этом не хотелось. Она опасалась, что если начнет об этом думать, то повернет назад.

Вот почему смерть матери оказалась такой жестокой.

Блю сбросила скорость до черепашьей. Зажмурившись, напомнила себе, что это необходимо, что без помощи не обойтись, однако сердце жужжало в груди словно пчела, а пересохший язык лип к нёбу. В ее горе вплеталось еще что-то, пустившее упрямые корни глубоко, словно бурьян, но Блю поспешила заверить себя в том, что это безопасное убежище, где не случится ничего плохого.

В комнате наверху горел свет, и у окна стояли две фигуры: белая женщина, черная женщина. Вторая промокнула глаза рукавом оранжевого джемпера. У Блю мелькнула мысль: она тоже гостья?

В другое окно открывался вид на лестницу и узкую полоску коридора. Кто-то стоял наверху спиной к Блю, и ей был виден лишь неясный силуэт, расплывчатое пятно светлых волос, голова, наклоненная так, словно ее обладатель подслушивал сквозь стену.

Перед домом стояла новенькая серебристая «Тойота-Приус», заляпанная грязью. Справа от входа расположился черный «Рейндж-Ровер». Блю поставила свою машину, старенькую и видавшую виды, под ольху, заглушила двигатель и вышла. Изменение звукового фона привлекло внимание женщин: они посмотрели вниз, отпрянули от окна, и через минуту входная дверь открылась. На пороге стояла одна из женщин. Блю узнала миссис Парк по фотографии на сайте: возраст пятьдесят с небольшим, мягкие черты лица, широко расставленные зеленые глаза и копна светло-русых волос, тронутых сединой. Женщина буквально излучала спокойствие – выражением своего лица, позой, тем, как она стояла, наблюдая с терпением профессионального педагога за тем, как гостья достает из багажника свой рюкзак, словно та была ее любимой ученицей, а не совершенно незнакомым человеком. Полная противоположность матери.

– Я так понимаю, вы мисс Форд? – Ее лицо согрелось сдержанной улыбкой, а морось украсила светлые волосы крохотными бриллиантами.

Блю почувствовала себя неопрятной; удобный спортивный костюм, надетый в дорогу, показался дешевым и грязным по сравнению с чистым льняным сарафаном миссис Парк. Смахнув с брюк засохшие крошки, она заправила за ухо выбившуюся прядь темных волос.

– Зовите меня просто Блю, – сказала Блю, стараясь показаться дружелюбной и надеясь, что хозяйка не будет настаивать на рукопожатии. Несмотря на то что прошло уже несколько лет с тех пор, как она перестала раскладывать Таро, девушка по-прежнему старалась не прикасаться к рукам других людей.

Миссис Парк взяла Блю за плечо, и та даже сквозь толстовку ощутила исходящий от ее ладони жар.

– Добро пожаловать. О господи, какой необычный…

Блю опустила взгляд, так, что веки скрыли радужную оболочку глаз. Солнцезащитные очки остались в бардачке; она пожалела о том, что не держит их в руке. На языке уже крутились привычные объяснения, однако в отличие от большинства тех, кто впервые увидел необычные двухцветные глаза,