Книга Акация - Юрий Клен

Ю. Клен

АКАЦИЯ

Сидя на своей любимой небольшой веранде, Анна дописывала письмо. Время близилось к полуночи. На столике горела обычная керосиновая лампа, вокруг которой непрерывно кружили мотыльки. Аромат теплой летней ночи плыл над Днепровыми кручами. Дом стоял над покосившимся склоном, и если бы не темнота, то видно было бы и реку, и противоположный берег, и, может, даже запоздалые лодки, беззвучно скользящие, подхваченные течением, которому помогали еще плавные взмахи весел, почти без плеска погружающиеся в воду.

Дописав, Анна положила перо и задумалась, перебирая воспоминания последних месяцев, последнего года. Как быстро жизнь ее с привычной колеи вдруг повернула в сторону и потекла другим руслом! Не успела она опомниться, как стала женой, а недавно почувствовала первые признаки материнства, что-то дернулось под сердцем, когда она в эти дни спускалась по лестнице. Не удивительно ли, что чуть больше года назад, она была почти помолвлена? С другим. Родители считали жениха хорошей партией и очень уговаривали ее на тот проектируемый брак. Не анализируя и еще не умея анализировать свои чувства, она плыла по течению. Не воспротивилась, но и не шла навстречу. Все сложилось бы так, как планировали родители, если бы… если бы не акация.

Анна очень любила и хорошо знала Киев со всеми его прекрасными окрестностями. Но никогда не приходило ей в голову, что если за Царским (ныне Пролетарским) садом, где-то недалеко за дворцом, когда-то принадлежавшим «вдовствующей императрице Марии», свернуть в сторону Днепра, то можно увидеть среди густых зарослей кустов и деревьев деревянную лестницу с перилами, ведущую куда-то вниз, — на Козловскую улицу, полностью изолированную от остального города, на кусок старосветской провинции, потерявшийся в столице, на небольшую улочку над Днепровыми кручами, улочку с маленькими домиками и цветочками. В один прекрасный летний день она сделала это открытие, прохаживаясь со своей школьной подругой. Совершенно случайно наткнулись они вдвоем на ту лестницу и начали спускаться вниз. Аромат трав и цветов, млеющий на солнце, волнами ходил вокруг. Они любовались и далекой гладью реки, блестевшей на солнце, и буйной зеленью утесов, до глубокого вечера готовые остаться в этом одиноком, словно от всего мира отрезанном, углу, — и вот та неожиданная встреча.

По лестнице вверх шел какой-то юноша. Их взгляды встретились, и Анна почувствовала, как она побледнела, что-то в груди у нее сжалось, захватило дух. И, вдруг осознав, что, словно оцепенев, смотрит на чужого, неизвестного ей мужчину, она покраснела и, лишь бы что-то сказать, чтобы замаскировать это неудобство, равнодушным тоном произнесла, обращаясь к подруге:

— Жаль, что мы не наломали немного акации. Смотри, как обильно она свисает!

Разминувшись с незнакомцем, они медленно пошли дальше, каждые два шага останавливаясь и любуясь блестящей полосой реки, на которую уже почти ложилась предвечерняя тень. Но тут же почувствовали за собой чьи-то торопливые шаги. Обернувшись, она покраснела, потому что оказалась лицом к лицу с незнакомцем, который, смеясь и протягивая ей гигантский букет акации, говорил:

— Простите мою дерзость, но я, услышав ваше желание, бросился его исполнить, и для меня не будет большего счастья, чем если вы возьмете на память о сегодняшней встрече эти цветы.

Так началось их знакомство, которое с первого взгляда было уже любовью. Насмарку полетели все планы родителей, от ее равнодушного, холодного взгляда поник и смылся куда-то «жених». Началась настоящая эпопея ее юности с лодочными прогулками по Днепру, поездками на Черторой и Межигорье, ночными эскападами в неизвестное, счастливыми блужданиями в Голосеевском лесу и сидением над тихой гладью Китаевского озера. И теперь, когда наступило следующее лето с акациями, они уже четыре месяца были женаты. Он настаивал на том, что они должны хотя бы первый год брака пожить на улице Козловской, в доме с цветочками и небольшой верандой, с которой открывается вид на Днепр и на тот берег.

Две недели назад он уехал в служебную командировку на Кавказ, где его дела, очевидно, задержат на долгое время, а она осталась одна с домом, цветником, верандой, Днепром и несколькими любимыми книгами. Вчера получила письмо от родителей своего мужа, которые приглашали ее к себе в Прохоровку немного погостить и развлечься, потому что, как они пишут, ей, наверное, тоскливо в одиночестве. Поэтому Анна им написала, что выедет в пятницу пароходом, на котором одна компания отправляется в Канев для посещения могилы Шевченко, а оттуда уже рукой подать до Прохоровки: только перебраться на тот берег. Поэтому она одним махом убьет двух зайцев.

Большие мотыльки, кружившие вокруг лампы, то и дело бросали свои трепещущие тени на бумагу. На письме высыхали чернила. Анна положила ладонь под сердце, потому что снова как будто почувствовала там движение новой таинственной жизни. «Какими странными путями, — думала она, — ведет нас судьба». Тот мальчик, который только что шевельнулся (а это непременно будет мальчик, и назовет она его Василь), задолго до своего рождения начал регулировать ее жизнь и диктовать свою волю, требуя для себя кислых лимонов и острых блюд, которых она раньше не любила. Он приказывал ей, что нужно есть. И не он ли, поющий в отцовской крови, заставил его избрать в матери ту девушку, которая была по душе ему, еще не явившемуся в человеческом обличье, ему, бывшему только мыслью Господней, которая зародилась в один прекрасный летний день, сведя вместе двух людей, ведь во всем мире только их сочетание могло привести к появлению на свет именно такой, а не другой индивидуальности в странной ее неповторимости.

Эти размышления наполнили ее сердце нежностью к еще нерожденному младенцу.

Неподвижно смотрела она в пламя лампы, вокруг которой стайка мотыльков все увеличивалась, и думала, какая таинственная воля притягивает к себе эти ночные создания; очевидно, лучи имеют какую-то особую силу, которой их хилые тельца не способны противиться, как не может противиться иголка магниту.

Одна большая, почти белая бабочка давно уже кружилась, заколдованная, вокруг света. Взгляд Анны долго и пристально следил за ней, и вот бабочка вдруг взмыла к верху лампы, туда, где лучи жарче всего бьют вверх, и с поджаренными крылышками упала в стеклянный цилиндр, мгновенно рассыпавшись пеплом.

Анне сразу стало грустно, она готова была видеть в этом символ человеческой судьбы. Этот образ бабочки сплелся с мыслью о младенце, которого она носила в себе, и вспомнилось ей из школьных лекций по истории, как Молоху приносили в жертву детей, которых замыкали в его раскаленное