Книга Настоящая леди - Кристина Додд

Шотландия, 1793

Как всегда, все шло как по маслу. В кухне, где готовились к приему гостя, стоял шум. Повар-француз, воинственно потрясая ложкой, отдавал команды направо и налево. Его подчиненные усердно что-то размешивали, растирали, толкли и пробовали. Запахи будоражили воображение. Служанки сновали туда-сюда, представляя на обозрение суровому дворецкому свои новые платья и удостаиваясь время от времени одобрительного кивка. Даже в поблекших глазах Бронсона вновь появился блеск давно прошедшей молодости, когда он выбирал вина для такой выдающейся персоны, как Себастьян Дюран, виконт Уитфилд.

Поваренок, в чьи обязанности входило поворачивать вертел с мясом, сидел среди всей этой суматохи, прижавшись носом к холодному оконному стеклу, ожидая появления верховых. Когда, наконец, он крикнул: «Едет, мисс!», шум на мгновение затих.

Взоры всех обратились к Мэри Роттенсон. Она налила в чайник кипяток и поставила его на поднос, где уже были искусно разложены пирожки и печенье.

В улыбке, с которой она обратилась к своим подчиненным, была заметна холодноватая уверенность, ставшая теперь ее второй натурой.

– Вы неплохо потрудились, и я знаю, что могу во всем на вас положиться. Если я вам понадоблюсь, вы знаете, где меня найти.

Присутствующие вздохнули облегченно. Мэри была готова рассмеяться над их глупыми опасениями, но она понимала, что, как солдаты перед сражением, все они нуждались в поддержке и одобрении, прежде чем ринуться в бой.

– Продолжайте заниматься своими делами, – сказала она, беря в руки поднос. Как только за ней закрылась дверь, шум поднялся вновь.

Десять лет назад Мэри ни за что не поверила бы, что управление хозяйством в загородной усадьбе могло принести ей чувство удовлетворения. Какая страсть, какая самая прихотливая фантазия могла сравниться с сознанием, что прислуга, до единого человека, уважает ее! Она добилась этого только собственными усилиями, что давало ей полное право быть довольной собой.

У двери в библиотеку ее ожидал с докладом Тримэйн.

– Камин разожжен, мисс, и я добавил свечей. И… – он переминался с ноги на ногу, как будто допустил какую-то неловкость, нарушив этикет.

– Да? – помогла ему Мэри.

– Я немного передвинул мебель.

– Зачем? – спросила она изумленно.

– Миледи приказала.

Мэри по привычке успокоила его.

– Тогда все правильно. Приказы миледи должны выполняться неукоснительно.

Хорошая экономка всегда ободряет прислугу.

– Вот и я так подумал, – ухмыльнулся Тримэйн.

Но Мэри знала, что способностью думать он как раз не отличается. Да и ухмылка эта – безусловно лишняя.

– Постучите, пожалуйста, – попросила она его.

Тримэйн повиновался, и, когда леди Валери отозвалась, раскрыл перед Мэри дверь.

Она бесшумно проскользнула в комнату, три стены которой были с пола до потолка уставлены книгами.

Хорошая экономка – скромна и ненавязчива.

Мебель, как и предупредил ее Тримэйн, была передвинута. Кресло леди Валери оказалось повернуто боком к камину. Вся композиция получилась завершенной и неожиданно уютной. В центре ее помещался чайный столик, создавая окончательную гармонию.

Однако мебель не только передвинули, но и добавили одно кресло. Что это могло значить? Кто-то еще приглашен? Почему ее не предупредили? Мэри даже слегка разволновалась, чего уже давно не случалось с нею. Ведь комната для нового гостя не готова. Мэри хотела повернуться с порога, чтобы тут же распорядиться, но леди Валери остановила ее:

– Входите, дитя мое, и поставьте этот тяжелый поднос.

Она стояла у книжных полок, касаясь кончиками пальцев переплетов любимых книг. Ее низенькая располневшая фигура начисто утратила изящество, позволившее ей некогда заслужить славу первой красавицы Лондона и заполучить двух мужей. Но улыбка леди источала такую сердечность, что те, кого она ею удостаивала, по праву считали себя баловнями судьбы. Именно эта улыбка десять лет назад придала Мэри смелости обратиться к леди Валери, и сиявшая в ней доброта навеки сделала девушку ее преданной слугой.

Поставив поднос на стол, Мэри сказала:

– Экипаж лорда Уитфилда уже приближается. Лорд будет здесь через час.

Она подошла задвинуть тяжелые занавеси и усилием воли заставила себя не бросить взгляд в окно. Для этого у нее были свои причины. Уже наступал ранний зимний закат. Клубы тумана поднимались с холодной земли, и навстречу им такие же волны опускались с потемневших небес. Все постепенно затягивалось серебристой завесой. Свет угасал, меркнул, тонул в ночном небытии, а мрак, как ничто другое, имел свойство нарушать душевное равновесие Мэри.

Хэдден был сейчас где-то там, но Хэдден наслаждался тьмой. Он находил блаженный покой в призрачном свете звезд, в душной туманной мгле. Его не страшило леденящее душу одиночество, он никогда не сбивался с пути в темноте. Никогда. Никогда.

Мэри с трудом преодолела растущую тревогу и овладевающее ею смятение. Собираясь с духом, она старалась обрести уверенность в окружающем ее уюте. Обилие света, тепла и вкусной еды умиротворяли и успокаивали.

Леди Валери села, и Мэри подошла к чайному столику.

– Может быть, вы разольете чай? – Леди Валери опустила ладони на шелковые поручни кресла и добавила: – Заодно налейте и себе.

Мэри помедлила, насторожившись. Леди Валери никогда раньше не приглашала ее к чаю. Это было что-то новое и весьма нежелательное. Мэри повторила про себя одну из заповедей, которыми она руководствовалась теперь в своей жизни.

Хорошая экономка никогда не позволяет себе фамильярности с господами.

– Сядьте, – обратилась к ней леди Валери. – Разливать чай людям своего круга – вполне подобающее занятие для дочери Чарльза Фэрчайлда из Сассекса.

Второго приглашения Мэри не понадобилось.

Она едва успела добраться до кресла, как ноги у нее подкосились. Самообладание, взращенное годами, было начисто утеряно.

Дочь Чарльза Фэрчайлда. Этого не знал никто. Ни один человек. Вот уже десять лет, как Джиневра Мэри Фэрчайлд исчезла с лица земли. Осталась только экономка Мэри Роттенсон.

Приподнявшись с кресла, леди Валери погладила ее по руке.

– Как вы, однако, побледнели. Неужели вы думали, что правда так никогда и не выйдет наружу?

Да. Да, именно так она и думала. Во всяком случае, старалась думать. Место Джиневры Фэрчайлд заняла Мэри Роттенсон. И одна была совсем не похожа на другую. Мэри была серьезна, а Джиневра весела и беспечна; Мэри была благоразумна – Джиневра легкомысленна. Они были настолько разные, что после нескольких первых тревожных лет страх разоблачения исчез. Ну, может быть, не совсем, но запрятался так глубоко, что и помыслить было невозможно о том, что он вновь будет ее преследовать.