Книга Копьё Георгия Победоносца - Константин Павлович Бахарев

Бахарев

Копьё Георгия Победоносца

Небо над городом треснуло и вспыхнуло. Гули-опа вздрогнула и уронила чашку. Горячий чай потёк по столу, окружая блюдечко с самсой.

— Чего испугалась? — хмыкнул Карим-бобо, покачав головой. — Салют из пушек стреляют! Говорил тебе, пойдём глянем, с рынка хорошо видно.

— Я всегда боюсь, — Гули-опа, кряхтя, поднялась, взяла тряпочку с перил деревянного топчана, где сидела, поджав ноги, и начала вытирать стол.

— Раньше такого не было, — пробормотала она. — Покричат, на лошадях поскачут, кумыса выпьют и всё. Придумали эти пушки. Это от урусов пошло. Они всегда что-нибудь придумают.

Старики замолчали. Карим-бобо налил чаю себе и жене, взял горячую ещё самсу и начал есть. В небе танцевали цветные узоры, по стенам дворика метались причудливые тени.

— Завтра пойду к Назару, — Карим-бобо стряхнул крошки на пол. — Он утром звонил, говорит, что Хусейн появился.

Гули-опа снова вздрогнула, из чашки пролился чай. Старик махнул рукой и засмеялся.

— Что-то ты заволновалась, любимая! — он осторожно взял чашку из рук жены и поставил на стол. — Уж не ты ли его вызвала? А?

— Дурак ты, — обиделась Гули-опа. — Нужен он мне, недотёпа.

Карим-бобо засмеялся, вытирая глаза.

Рано утром, ещё впотьмах, когда над крышами Самарканда разнёсся хриплый вопль соседского петуха, старик встал, умылся, поправил одеяло на спящей Гули-опа и взяв палку, пошёл к Назару. На улице Чорраха было тихо. Только в угловом доме, где пекли хлеб, хлопнула дверь.

«Руслан не спит, молодец», — подумал о хлебопёке Карим-бобо, спохватился и вытащил на обочину дороги свой штендер с завлекающей надписью «Тандирли Туграма Самса». Поставил его к стенке, покрытой трещинами, посмотрел по сторонам и двинулся налево. Постукивая палкой по асфальту, старик быстро вышел к перекрёстку улиц Чорраха и Имама аль Бухари. Скоро намаз, а ворота мечети Ходжи Зиёмурод ещё закрыты. Остановившись и прикрыв глаза, Карим-бобо пробормотал короткую молитву во славу аллаха и верного его слуги Джирджиса, похороненного здесь.

— Что таскаешься с утра пораньше, старый дурак?! — вдруг услышал он сиплый крик.

Покрутив головой, Карим-бобо увидел, как через дорогу, размахивая чётками, идёт мулла Фаткулло.

— Зачем кричишь?! — возмутился Карим-бобо. — Почему такой плохой ты? Скоро намаз, надо богу радоваться, а ты как дикий шайтан с утра прыгаешь.

Фаткулло, не отвечая, прошёл рядом и принялся открывать ворота мечети.

— Обижается до сих пор, — бормотал Карим-бобо. — Что забыл про него тогда, не прославлял. А когда мне было им заниматься? Джирджиса вот привёз из Дамаска, сейчас не нарадуется, никому не даёт в мечети этой работать. Только сам. А если бы я не привёз? Чем бы занимался аль-Бухари? Сидел бы в пыльной своей Бухаре и бубнил себе под нос, что всё плохо. Тьфу!

Назло вредному мулле он не пошёл по улице аль-Бухари, а двинулся по переулку. Покачал головой, глянув на купола Биби-ханум, где прораставшие кусты выковыривали упругими корнями изразцы, и вышел на Ташкентскую. По ней Карим-бобо дошагал до площади Регистан. Подмигнул памятнику, вздохнул, глядя на медресе Улугбека, и, не торопясь уже, добрался до памятника Тамерлану. Архитектор, чтоб у него печёнка болела каждое утро, сделал красивую скульптуру, но Кариму-бобо она не нравилась.

— Никогда я так не сидел, — проворчал он. — На голову корону нахлобучил, как королю франков. Бегали от меня все эти короли. Да и бороды у меня никогда не было!

Но место для памятника Карим-бобо всегда одобрял. За ним начинались кварталы, где селились урусы. И дальше он уже их не пустил.

— Нечего делать, — сказал старик. — Пусть попробуют сунутся, сразу получат.

Возле Крытого рынка Карим-бобо начал выглядывать Назара. Так и есть, тот уже купил пиво, большую бутылку из мягкого стекла и отхлёбывая из горла, ждал, когда у главного входа начнут жарить чебуреки.

— Привет, Назар! — Карим-бобо слегка стукнул того палкой по спине. — Опять пьянствуешь? Мало я тебя наказывал?

Но старый приятель не обиделся. Захохотав, Назар обнял Карима-бобо, при этом пиво выплеснулось тому на кроссовки.

— Шайтан тебя съешь! — заругался Карим-бобо. — Всегда ты такой бестолковый! Где твой Хусейн, иди, показывай!

Но пока не купили пакет чебуреков, Назар с места не сдвинулся. Наконец они поднялись к Университетскому бульвару, дошли до скамейки, там, где рядом крутилась мельница, поднимая воду из арыка и присели.

Карим-бобо махнул рукой и тоже отпил пивка, заедая его сочным ароматным чебуреком. По руке побежал горячий мясной сок, как когда-то на весёлых пирах.

— Вот скажи мне, амир, почему в Самарканде говядину везде едят? — спросил Назар. — И в чебуреках она, и в самсе, даже у тебя. Баранина ведь вкуснее.

— Мне говядина больше нравится, — пробурчал Карим-бобо и, отняв бутылку у Назара, сделал пару глотков и вернул.

— Вот! — приятель поднял руку с чебуреком вверх — из того выпал кусок мяса, прямо на макушку! — Ой, чёрт возьми! А ты всё русских ругаешь. Ведь если бы не мы, так и не попробовали бы вы говядину. Всё бы баранов лопали.

Карим-бобо улыбнулся. Он вспомнил, как много лет назад, в погоне за Тохтамышем ему попался на пути русский городок Елец. В яростной схватке гулямы захватили деревянную крепостцу. А тамошнего князя Фёдора привели к нему на аркане. Понравился тогда неукротимый урус. Привёз его в Самарканд, с тех пор и прижился тут. Замолвил за него словечко перед Джирджисом, и тот начал, как и Тамерлану, даровать новые жизни.

— Помнишь, как мятеж ты поднял тут? — Назар уже немного опьянел, видно, пиво разбудило вчерашнюю водку и старый друг уже запинался: — Я в воротах сидел, отстреливался от нукеров. Так и не взяли цитадель вы тогда.

Карим-бобо усмехнулся. Отчаянные русские уже готовились взорвать цитадель и погибнуть, когда подошёл генерал Кауфман с войском. Он тогда решил, что если сопротивляться, то погибнет очень много народу и приказал окончить мятеж.

— Молодец, молодец! — Карим-бобо забрал пиво и встал. — Показывай Хусейна, пока ещё в памяти.

Назар помотал головой и поднявшись, осмотрелся. Посмотрел по сторонам и подошёл к бескорому платану.

— Гляди, — икнул он и махнул рукой вверх.

Карим-бобо обомлел. На