Книга Днями-ночами - LoCas

LoCas

Днями-ночами

Пролог

Эй, моя судьба, ты нас сведи случайно

Но ещё хотя бы шаг, хотя бы два

Сначала имя появилось у Рона. Когда Уизли исполнилось семнадцать лет на его предплечье возникла аккуратная тонкая надпись: «Г.Д.Г». Рон сразу понял, чьи это инициалы, — он был влюблен в Гермиону, наверное, еще с одиннадцати лет. Ощутить, что любовь всей твоей жизни — это твоя судьба — невероятное чувство, которое несравнимо ни с чем. Именно так Рон рассказывал об этом Гарри. Гермиона, будучи рожденной маглами, не имела возможность увидеть надпись на руке, и потому очень обрадовалась, когда Рон рассказал ей о проявившихся инициалах: еще одна задачка в ее жизни решена — крайне удобно.

Буквы появлялись у каждого мага (исключительно у чистокровного или полукровного) в разное время — у кого-то это происходило еще в шестнадцать (науке известно, что это самый ранний возраст проявления надписи), а у кого-то — и после тридцати. Почему такое происходило, никто не знал. Ученые-маги проводили разные эксперименты, но так и не смогли найти причину этого удивительного явления. Староверы же считали, что магия учитывает опыт жизни и «приходит в свое время».

Про надписи вообще было известно немногое: не было ясно, когда вообще это началось и кто за этим стоит (некоторые считают, что сам Мерлин). Однако есть то, что знает каждый ребенок: во-первых, у пары, если это чистокровные или полукровные волшебники, надпись всегда возникает одновременно; во-вторых, инициалы появляются в день рождения одного из пары; и в-третьих, когда пара впервые целуется, буквы становятся светло-золотыми. Пожалуй, на этом все.

На самом деле Гарри не очень вникал в эти истории. Сначала была война, и пока девчонки сновали вокруг, пытаясь разглядеть его предплечье в надежде увидеть свое имя, игнорируя общеизвестные правила проявления инициалов, Гарри беспокоился о том, как разрушить все крестражи. Еще хотелось бы выжить. А после войны снова стало не до этого. Хотя каждый свой день рождения он, просыпаясь, первым делом смотрел на свою руку, но всегда видел лишь чистую кожу. Это немного расстраивало, но Гарри закружил водоворот событий: сдача экзаменов, обучение в Академии и параллельные разбирательства по бывшим Пожирателям в суде, а потом и вовсе — работа в аврорате, которая отнимала много сил. Дни сменялись так быстро, что Гарри с каждым годом казалось, что между тем, когда он посмотрел на руку в прошлый раз и в этот, прошло не больше недели. Призрачная надежда увидеть заветные инициалы все же закрадывалась в голову, но не заседала там надолго: к двадцати трем годам Гарри смирился, что узнает имя своей судьбы еще не скоро — а может, у него вообще нет родственной души (и это тоже возможно, если верить робким словам Грейнджер, которая сначала не хотела отвечать на вопрос своего друга).

Все же немного было пусто и одиноко. Острое чувство нехватки чего-то теплого ощущалось особенно вечерами, когда Гарри возвращался с работы раньше обычного. Его всегда встречала звенящая тишина (ну, еще иногда Кикимер, который вместе с хозяином перебрался в дом на Гриммо) и холодные стены. Гарри постарался создать уют в своем доме — он украсил пространство картинами, добавил бежевых оттенков в серый интерьер, и это даже сработало (опять же, если верить комплиментам Гермионы), но света и тепла от этого не прибавилось.

Гарри врал самому себе, что ему неважна эта пресловутая надпись. Выходило весьма успешно. По крайней мере, даже Рон этому поверил, а он — большой фанат «историй судьбы». Понимать, что у тебя может и не быть никакой родственной души, довольно обидно. Но Гарри утешал себя тем, что так много раз обманывал эту самую судьбу, что мог бы обмануть ее снова, если ему захочется. Фаталистом Гарри бы себя не назвал.

Это случилось в тот день, когда Гарри исполнилось двадцать пять. Он неохотно открыл глаза, просыпаясь и предчувствуя пустоту на руке, и безэмоционально взглянул на свое предплечье, не ожидая, в общем-то, ничего увидеть. Гарри уже девять лет делал это, и был готов к десятому повторению. Но в этот раз на его руке красовалось какое-то темное пятно. Поттер в удивлении распахнул глаза, вмиг усаживаясь на кровати, внимательно разглядывая витиеватую надпись, нанесенную будто каллиграфическим почерком:

«Д.Л.М.»

Гарри не знал никого с этими инициалами: ни девушек, ни мужчин. Немного поразмышляв, он воспользовался своей записной книжкой, в которой записывал имена всех коллег, когда только устроился в аврорат — новых людей было так много, что Гарри просто не мог всех запомнить. Эта книжка однажды здорово его выручила, и была готова помочь ему снова. Поттер перелистал все страницы и вычленил несколько имен.

«Дебби Линдси Мирроу» — это одна из сотрудниц Отдела Тайн, и, насколько знал Гарри, она была замужем за своим соулмейтом. «Дороти Ловэль Мелани» — молодая скромная девушка, работавшая в архиве Министерства, и однажды Поттер даже думал пригласить ее на свидание, но увидел имя на ее предплечье — разумеется, не его, и потому Гарри оставил свои попытки связаться с ней. Оставался только «Дэниел Лютер Милберн» — и Поттер, честно, не против мужчин, но не когда им за шестьдесят. Гарри, конечно, не видел имени, украшавшее руку Дэниела, но сомневался в том, что там значилось «Г.Д.П.» — а если так, то Гарри — самый большой неудачник в мире. Думать о таком даже смешно.

К вечеру у Гарри разболелась голова от осознания, что никто — совсем никто — не подходит. Кажется, он перебрал всех своих знакомых и приятелей. И от этого дрянное чувство пустоты в душе только усилилось.

— Может ли магия ошибиться? — Гарри не захотел идти в бар или собирать вечеринку в честь своего дня рождения, поэтому просто пригласил самых близких друзей в свой дом: Рона и Гермиону. Они сидели за небольшим круглым столом на кухне. Гермиона приготовила индейку, а Рон купил торт. В целом, Гарри был очень этим доволен. Он задал подруге тревоживший его вопрос, как только они выпили несколько бокалов красного вина, которое подарили Гарри на работе после успешного окончания одного из дел.

— О чем ты? — Гермиона слегка нахмурилась, а потом стала выглядеть еще более недовольной, когда Рон начал чавкать. Она легко стукнула его по плечу, и тот, пожав плечами, стал жевать тише.

— О соулмейтах.

— О, Мерлин! — воскликнула Гермиона, ее взгляд изменился: она