Книга Долго и счастливо? - Delicious

Долго и счастливо?

========== Часть 1 ==========

Мы можем избавиться от болезни с помощью лекарств, но единственное лекарство от одиночества, отчаяния и безнадежности — это любовь. В мире много людей, которые умирают от голода, но еще больше тех, кто умирает от того, что им не хватает любви. ©

Глава 1.

— То есть ты действительно полагаешь, что они делают меня более импозантным?

— Ага.

— А не кажется ли тебе, что мой новый имидж не отражает всех черт моего внутреннего мира и, я бы даже рискнул сказать, противоречит моей индивидуальности?

— Нет, ну что ты? Все совсем наоборот. Когда красивый внутри человек еще и внешне красив — получается идеальный симбиоз.

— Да, Элизабет, но я все равно вынужден заметить, что чувствую себя несколько скованно, — Эдвин вздыхает, критически оглядывая свое отражение в витрине парфюмерного магазина.

Новые очки, новая стрижка, новый костюм. И старый добрый Эд.

Признаться, в этом образе я сама с трудом узнаю его: модные прямоугольные очки без оправы, бежевое пальто-дафлкот, светлые кеды — все это делает его мальчишкой, молодым, беззаботным, безбашенным. Я не могу подобрать подходящий красочный эпитет, поскольку все не решу для себя, на кого же он похож больше: на одержимого музой художника или на женственного парня из журнала мод. Скорее, тут нечто среднее. Не то чтобы мне совсем не нравился его внешний вид, но лично мне больше по душе строгая классика, особенно если речь идет о стиле мужчины. Хотя на все правила есть свои исключения, как известно.

— Элизабет, прости за назойливость, но неужели ты тоже солидарна с выбором Мэтти и полагаешь, что так я выгляжу лучше?

Горькая правда или сладкая ложь? И почему эти словосочетания так на слуху? Почему правда так редко бывает сладкой?

Хм, тут надо бы поставить значок цитаты, поскольку реплика принадлежит не мне. Уверена, Вилли, готовый сделать сладким все, что попадается под руку, сразу же выкинул эту невинную ремарку из своей головы, вечно занятой очень важными пустяками, ну а я — не он, и я вцепилась в его слова, как питбуль в говяжью вырезку.

Должно быть, потому, что горькая правда — финишная прямая всех мечтателей. А может, потому, что в моем Сладком Королевстве на игре контрастов горечь правды стала особенно терпкой, особенно ранящей, прямо-таки непереносимо болезненной. Или потому, что меня в принципе слишком легко ранить, и любое слово, любой взгляд, любой жест в мою сторону я с легкостью перевру, выставив его в гротескно пренебрежительном свете. Да уж, скорее последнее.

Осознав, что Эдвин все еще ждет ответа, а я все еще молчу, словно бы подбирая в уме слова, чтобы его не обидеть, я поспешно открываю рот, и правда вырывается наружу, как будто мои стиснутые зубы — это все, что ее останавливало:

— Нет. То есть, не совсем. Мне был больше по душе твой старый стиль.

— Потому что ты не любишь перемены? — вдруг лукаво улыбается Эд, будто все это время только и ждал этого замечания.

— Потому что я не люблю перемены, — машинально повторяю я.

А так уж ли машинально? Может, это снова моя неудержимая правда?

Перемены — не для меня, они заставляют меня грустить по прошлому, вспоминать моменты, которые больше не повторятся, людей, которых больше нет рядом, и ту меня, какой я больше не являюсь. Что для меня — так это ожидание этих самых перемен, мечты о том, каким образом эти перемены могут воплотиться, и огромная арена возможностей, необходимых мне только ради факта их наличия.

Моя мама коллекционирует огромные бестолковые кольца с яркими камнями, которые она никогда не наденет. А я коллекционирую корабли возможностей, которые никогда не отчалят от привычной гавани. Еще одно сходство — еще одна странность.

Прошло два года с тех пор, как моя жизнь круто изменилась. Приняв свое решение, я словно привела в движение некий маятник перемен, который, как следует раскачавшись, так или иначе, зацепил всех моих друзей и родных. В результате Мэтти и Эд ждут ребенка (они так и говорят: «мы беременны», словно вынашивание ребенка — занятие совместное), мама арендовала лавочку на Трейд-стрит (ту самую, шоколадную) и теперь продает элементы декора собственного дизайна, Чарли стал лучшим учеником в классе, а я… А я все та же Элизабет, теперь с другой фамилией, но с прежними заморочками.

Я по-прежнему каждый день начинаю с мечты, плачу над каждой драмой и боюсь перемен. Наверное, именно этот страх и является ключом к моей неизменности, к вечному скорбному осознанию собственного постоянства на фоне стремительно меняющегося мира, к ужасу перед наступлением зрелости, к страху оказаться в оковах морщин и слабого располневшего тела. Я хочу сохранить себя, но хочу сохранить и первозданность окружения, иначе за себя нет смысла цепляться. Я точно знаю, кто я, но млею от мысли, кем могу стать.

Впрочем, сейчас не время предаваться меланхолическому психоанализу, сейчас время — нацепить беззаботную улыбку и скрыть внезапно испорченное настроение. Но разве возможно что-то скрыть от проницательного Эда?

— Что-то стряслось, Элизабет? — как по заказу воспроизводит он, внезапно нахмурившись. Я молчу, слушая скрип снега под нашими ногами и шорох шин проезжающего мимо автомобиля. Молчу, а потом отрицательно мотаю головой.

— Нет. Не стряслось. Старая проблема: я снова не знаю, чего я хочу.

— Почему ты считаешь, что обязательно должна чего-то хотеть? По-моему, у тебя есть все, чего можно только пожелать.

— Тогда о чем мне мечтать?

Эд поправляет очки и пожимает плечами.

— Теперь тебе больше не нужно мечтать — в твоей воле наслаждаться исполненными мечтами.

Еще один пример горькой правды. Еще одна сердечная боль, стремительная, как укол иголки.

Я прерывисто вдыхаю, морозный воздух холодит горло, его ловкие пальцы холодом добираются до самого сердца, оставляя на нем тонкую корочку изморози.

Эд улыбается и на правах старого друга покровительственно приобнимает меня за плечи.

— Я боюсь обидеть тебя, Элизабет, поэтому не рискну предположить…

— Что такое? У тебя готов диагноз? Выкладывай, — понимаю я его раньше, прежде чем он успевает одеть свою мысль в тряпье официозных штампов. Прежний Эд ненавидел, когда его перебивали, новый Эд готов прощать все на свете. Прежней Элизабет мечтать ничего не стоило, новая Элизабет мучается от беспокойства и досады. Вот вам и перемены.

— Ты не умеешь жить, Элизабет, и никогда не умела. Все, что с тобой случается, в основном происходит в твоей