Книга Шум и ярость - Уильям Фолкнер

7 апреля 1928 года

Через забор, в просветы густых завитков, мне было видно, как они бьют. Идут к флажку, и я пошел забором. Ластер ищет в траве под деревом в цвету. Вытащили флажок, бьют. Вставили назад флажок, пошли на гладкое, один ударил, и другой ударил. Пошли дальше, и я пошел. Ластер подошел от дерева, и мы идем вдоль забора, они стали, и мы тоже, и я смотрю через забор, а Ластер в траве ищет.

– Подай клюшки, кэдди[1]! – Ударил. Пошли от нас лугом. Я держусь за забор и смотрю, как уходят.

– Опять занюнил, – говорит Ластер. – Хорош младенец, тридцать три годочка. А я еще в город таскался для тебя за тортом. Кончай вытье. Лучше помоги искать монету, а то как я на артистов пойду вечером.

Они идут по лугу, бьют нечасто. Я иду забором туда, где флажок. Его треплет среди яркой травы и деревьев.

– Пошли, – говорит Ластер. – Мы там уже искали. Они сейчас не придут больше. Идем у ручья поищем, пока прачки не подняли.

Он красный, его треплет среди луга. Подлетела птица косо, села на него. Ластер швырнул. Флажок треплет на яркой траве, на деревьях. Я держусь за забор.

– Кончай шуметь, – говорит Ластер. – Не могу же я вернуть игроков, раз ушли. Замолчи, а то мэмми не устроит тебе именин. Замолчи, а то знаешь что сделаю? Съем весь торт. И свечки съем. Все тридцать три свечки. Пошли спустимся к ручью. Надо найти эту монету. Может, из мячиков каких каких-нибудь подберем. Смотри, где они. Вон там, далеко-далеко. – Подошел к забору, показал рукой: – Видишь? Сюда не придут больше. Идем.

Мы идем забором и подходим к огороду. На заборе огородном наши тени. Моя выше, чем у Ластера. Мы лезем в пролом.

– Стой, – говорит Ластер. – Опять ты за этот гвоздь зацепился. Никак не можешь, чтоб не зацепиться.

Кэдди отцепила меня, мы пролезли. «Дядя Мори велел идти так, чтобы никто нас не видел. Давай пригнемся, – сказала Кэдди. – Пригнись, Бенджи. Вот так, понял?» Мы пригнулись, пошли через огород, цветами. Они шелестят, шуршат об нас. Земля твердая. Мы перелезли через забор, где хрюкали и дышали свиньи. «Наверно, свиньям жалко ту, что утром закололи», – сказала Кэдди. Земля твердая, в комках и ямках.

«Спрячь-ка руки в карманы, – сказала Кэдди. – Еще пальцы, отморозишь. Бенджи умный, он не хочет обморозиться на рождество».

– На дворе холод, – сказал Верш. – Незачем тебе туда.

– Что это он, – сказала мама.

– Гулять просится, – сказал Верш.

– И с богом, – сказал дядя Мори.

– Слишком холодно, – сказала мама. – Пусть лучше сидит дома. Прекрати, Бенджамин.

– Ничего с ним не случится, – сказал дядя Мори.

– Бенджамин, – сказала мама. – Будешь бякой – отошлю на кухню.

– Мэмми не велела водить его в кухню сегодня, – сказал Верш. – Она говорит, ей и так не управиться со всей этой стряпней.

– Пусть погуляет, – сказал дядя Мори. – Расстроит тебя, сляжешь еще, Кэролайн.

– Я знаю, – сказала мама. – Покарал меня господь ребенком. А за что – для меня загадка.

– Загадка, загадка, – сказал дядя Мори. – Тебе надо поддержать силы. Я тебе пуншу сделаю.

– Пунш меня только больше расстроит, – сказала мама. – Ты же знаешь.

– Пунш тебя подкрепит, – сказал дядя Мори. – Закутай его, братец, хорошенько и погуляйте немного.

Дядя Мори ушел. Верш ушел.

– Замолчи же, – сказала мама. – Оденут, и сейчас тебя отправим. Я не хочу, чтобы ты простудился.

Верш надел мне боты, пальто, мы взяли шапку и пошли. В столовой дядя Мори ставит бутылку в буфет.

– Погуляй с ним полчасика, братец, – сказал дядя Мори. – Только со двора не пускай.

– Слушаю, сэр, – сказал Верш. – Мы его дальше двора никуда не пускаем.

Вышли во двор. Солнце холодное и яркое.

– Ты куда? – говорит Верш. – Ушлый какой – в город, что ли, собрался? – Мы идем, шуршим по листьям. Калитка холодная. – Руки-то спрячь в карманы, – говорит Верш. – Примерзнут к железу, тогда что будешь делать? Как будто в доме нельзя тебе ждать. – Он сует мои руки в карманы. Он шуршит по листьям. Я слышу запах холода. Калитка холодная.

– На вот орехов лучше. Ух ты, на дерево сиганула. Глянь-ка, Бенджи, – белка!

Руки не слышат калитки совсем, но пахнет ярким холодом.

– Лучше спрячь руки обратно в карманы.

Кэдди идет. Побежала. Сумка мотается, бьет позади.

– Здравствуй, Бенджи, – говорит Кэдди. Открыла калитку, входит, наклонилась. Кэдди пахнет листьями. – Ты встречать меня вышел, да? – говорит она. – Встречать Кэдди? Почему у него руки такие холодные, Верш?

– Я говорил ему: в карманы спрячь, – говорит Верш. – Вцепился в калитку, в железо.

– Ты встречать Кэдди вышел, да? – говорит Кэдди и трет мне руки. – Ну что? Что ты хочешь мне сказать? – От Кэдди пахнет деревьями и как когда она говорит, что вот мы и проснулись.

«Ну что ты воешь, – говорит Ластер. – От ручья их опять будет видно. На. Вот тебе дурман». Дал мне цветок. Мы пошли за забор, к сараю.

– Ну что же, что? – говорит Кэдди. – Что ты хочешь Кэдди рассказать? Они его услали из дому – да, Верш?

– Да его не удержишь, – говорит Верш. – Вопил, пока не выпустили, и прямо к воротам: смотреть на дорогу.

– Ну что? – говорит Кэдди. – Ты думал, я приду из школы и сразу будет рождество? Думал, да? А рождество послезавтра. С подарками, Бенджи, с подарками. Ну-ка, бежим домой греться. – Она берет мою руку, и мы бежим, шуршим по ярким листьям. И вверх по ступенькам, из яркого холода в темный. Дядя Мори ставит бутылку в буфет. Он позвал: «Кэдди». Кэдди сказала:

– Веди его к огню, Верш. Иди с Вершем, – сказала Кэдди. – Я сейчас.

Мы пошли к огню. Мама сказала:

– Он замерз, Верш?

– Нет, мэм, – сказал Верш.

– Сними с него пальто и боты, – сказала мама. – Сколько раз тебе велено снимать прежде боты, а потом входить.

– Да, мэм, – сказал Верш. – Стой смирно.

Снял с меня боты, расстегнул пальто. Кэдди сказала:

– Погоди, Верш. Мама, можно, Бенджи еще погуляет? Я его с собой возьму.

– Не стоит его брать, – сказал дядя Мори. – Он уже сегодня нагулялся.

– Не ходите оба никуда, – сказала мама. – Дилси говорит, что на дворе становится еще холоднее.

– Ах, мама, – сказала Кэдди.

– Пустяки, – сказал дядя Мори. – Весь день сидела в школе, надо же ей подышать свежим воздухом. Беги гуляй, Кэндейси.