Книга У времени в плену. Колос мечты - Санда Лесня

Санда Лесня

У ВРЕМЕНИ В ПЛЕНУ

Георге Мадан

КОЛОС МЕЧТЫ

Посвящается вековой дружбе молдавского, украинского и русского народов.

Санда Лесня

У ВРЕМЕНИ В ПЛЕНУ

Роман

Перевод автора

1

Долгая и немилосердная зима года одна тысяча шестьсот тридцать третьего окончилась...

Пробужденная от сна, земля сочилась обильными снеговыми водами. Парила оголившаяся пашня, распускались почки тополей. Из слепых глубин поднимались нежные всходы.

Во второй раз пропели петухи. В аспидном небе лунный серп все еще держал равновесие ночи.

В хосподарской церкви служба подходила к концу. Митрополит, тщедушный старец в тяжелых облачениях вышел из алтаря в сопровождении двенадцати протоиереев, которые низкими, как шмелиный гуд, голосами, вторили хору. Два послушника, с висящими на тонких шеях стихарями, несли кадильницу и позолоченный митрополичий посох.

В притворе, справа от нефа, пухлыми руками опираясь на рукоятку сабли, стоял воевода Александр Илиеш. По правую руку находился его сын Раду, а по левую — советник Батиште Вевели. За ними с покорным видом стоял великий логофет[1] Башотэ и мял влажными от пота руками кунью шапку. В нескольких шагах от выхода, в окружении боярынь, приехавших вместе с ней из Фанара[2], стояла господарыня Елена. Местные барыньки, румяные и сдобные, в дорогих камковых платьях, золототканых шалях и меховых кунтушах, крытых венецианским бархатом, с шеями, отягченными массивными золотыми цепями и бесчисленными нитями жемчуга, держались несколько в стороне.

Слева от нефа, по четыре в ряд, в коротких куртках из расшитого золотой нитью бархата и в кафтанах из брокарта, стояли, вперив очи в образа, бояре-греки.

За ними выстроились плотной шеренгой войсковые капитаны, а уж дальше, в тяжелых кафтанах, подбитых соболиным и рысьим мехом кунтушах нещадно потели местные бояре.

Дым ладана, смешанный с густым запахом пота, навис над амвоном. Раздались редкие и печальные удары большого колокола. Два отрока в рясах стали раздавать боярам зажженные свечи.

Ворник[3] Нижней Земли Лупу Коч подошел к господарю с зажженной свечой.

— Твоя милость, — шепнул он в желтое, словно восковое ухо воеводы, — настало время зажечь свечу.

Господарь вздрогнул. Повернул свое взмокшее лицо к ворнику, и на мгновение их взгляды, острые, как лезвия кинжалов, скрестились. Дрожащей рукой воевода Александр зажег свечу и на время застыл в гневе и досаде. Этот ворник с хищным, пронзительным взглядом пробудил в нем целый рой воспоминаний.

Правил он Молдавией уже во второй раз. Господарский кафтан теперь был надет на него вопреки воле бояр. Не по душе был им этот воевода, много обид накопилось у них. И даже в канун помазания, в самую суетливую пору, они приехали в Стамбул и понесли на него жалобу великому визирю[4]. Пришлось воеводе выложить кучу золота турецким вельможам, дабы те схватили недовольных бояр и продержали взаперти, пока он не получит знаки власти. Но и тогда, когда он уже был облачен, Александр Илиеш не почувствовал себя в безопасности.

Выпущенные на свободу, бояре тут же помчались к визирю с жалобой, что их безо всякой вины схватили и заточили. Они показали счетные книги и реестры, в которых черным по белому были записаны все долги, не выплаченные им еще с первого княжения.

Визирь послал за Илиешем людей, чтобы тот немедленно явился и держал ответ за свои провинности.

Господарь вытер шелковым платком вспотевший лоб. И сейчас его бросает в пот, когда вспоминает, через какие страхи он в ту пору прошел. Недолгое для турок дело — отрубить княжескую голову.

Конечно, плохо бы все кончилось, не проявись тогда божья милость. Как раз в тот полуденный час какие-то озлобленные янычары насмерть побили визиря камнями...

Александр перекрестился и отбил благоговейный поклон. Тогда он спасся от визирского гнева, но не от угрозы еще более сурового наказания, потому что бояре на этот раз рвались к самому султану. Волей-неволей, а все же пришлось ему заключить мир с ними; он обещал предоставить боярам сей земли самые важные господарские службы, посулил, что издаст указ вернуть на боярские вотчины беглых рабов, что не станет более налагать добавочные подати столько времени, сколько неизменной будет оставаться уплачиваемая туркам дань, что каждую неделю станет созывать диван[5] в соответствии с местными обычаями. В свою очередь поклялись и бояре, что будут верными и послушными господарским приказаниям. Так примирившись, волк и овцы длинным обозом направились в стольный град.

Поначалу дела как будто пошли на лад. Но с некоторых пор вновь принялись бояре роптать — в большом диване греки составляли более половины заседавших там бояр. По этой причине, к которой присовокупились еще и иные, в диване возникали свары. Дань собиралась с трудом и всегда отправлялась в Стамбул с опозданием, что вызывало недовольство Порты. Подношения, которые делались стамбульским чиновникам, были не столь значительными и раздражали тех, кто их получал.

Гонцы, которых султан слал в Молдавию, поднимали шум из-за того, что в конаках[6] их не принимали с полагающимися почестями и не давали вовремя сменных коней. К тому же, стамбульские заимодавцы хватали господаря за горло, требуя выплаты долгов, проценты по которым давно превысили одолженную сумму. Неприятности возникли у него и с боярами, что противились платить добавочную подать. А ему-то — откуда было брать деньги на уплату дани и покрытие стольких долгов? Земля разорена, крестьяне бегут из сел куда глаза глядят.

Воевода огорченно вздохнул. Он по горло был сыт таким княжением и хоть сейчас покинул бы этот опостылевший престол на восковых ножках, который в любое время мог провалиться под ним, поскольку страсти все накалялись и накалялись. Но и уйти по собственной воле, пока Порта не пришлет фирмана[7] о низложении, небезопасно. Да ежели и пришлет, жизнь его все равно будет в опасности из-за множества неоплаченных долгов.

На одутловатом лице господаря лежали тени забот. Догоравшая свеча задрожала в руках воеводы. Несколько капелек воска скатилось на схваченную на плече золотыми застежками с изумрудами пурпурную мантию, которая едва скрывала рыхлое тело Александра, привыкшего к чревоугодию и безделию.

Господарь нервно дернул головой. Он болезненно