Книга Злость - Питер Ньюман

На юге проснулся Разлом.

Более тысячи лет он рос, сперва медленно, подобно невидимой опухоли, скрытой под поверхностью земли, подобно микротрещине, источающей чужеродные испарения, пугающий, однако безобидный. Но давление под поверхностью все нарастало, покуда трещина не превратилась в проем, а проем распространился дальше, стал бездонной утробой, открывшейся на теле мира раной.

Из Разлома прорвались инфернали, бесформенные кошмары, что прорубают себе путь в реальность, вселяются в тела павших, изменяют их, искажают законы природы, оскверняют растения, животных, даже воздух.

Приняв физическую форму, инфернали также обретают личность и имя: величайший из них – чудовищный Узурпатор, который поглощает силу, подчиняя чужую волю, который поверг Гамму из Семерых и разбил ее воинства. Узурпатор – предвестник крушения надежд и утраты человечеством ведущей роли в мире.

Но живой меч Гаммы не уничтожен, и его постоянное присутствие оставляет на сущности Узурпатора болезненные гноящиеся следы, ослабляя его. Узурпатор посылает свою армию на поиски меча, известного среди инферналей под именем Злость, но тщетно. Меч уводят у них из-под носа, и со временем его сила сокрушит Узурпатора, и вновь воцарится подобие мира. Не истинный мир, ибо слишком многое было разрушено на земле, чтобы былой миропорядок мог вот так запросто восстановиться. Это лишь пауза, задержка дыхания перед очередным выдохом. Ничто иное, как временная мера. Ибо на юге проснулся Разлом.

На другом конце мира у окна стоит мужчина, и взгляд его янтарных глаз направлен на маленькую фигуру снаружи. Ее обладательницу зовут Веспер. Она не делает ничего особенного, но, глядя на нее, мужчина улыбается: само ее существование согревает его подобно лучам солнца.

Долгое время он был сам по себе, был бродягой. Теперь у него есть дом, семья и козы – так много, что он не знает, как с ними управиться. Это хорошая жизнь.

Но в последнее время ему мерещится надвигающаяся тень, признак грядущих несчастий. Его дом находится за пределами Сияющего Града, вдали от людей, политики и чужих чаяний. Новостям не так просто пробиться к его порогу, и это не случайно.

Позади начинает дрожать и качаться из стороны в сторону меч, стучат по стене его сложенные крылья, но глаз остается закрытым. Годами он спал глубоким мирным сном, служил молчаливым спутником.

Мужчина поворачивается к мечу, улыбка сходит с его лица. Рассеянно он расчесывает старые шрамы – на ноге, на лице, на голове. На их заживление ушли годы. Годы усердной работы, чтобы построить новую жизнь, безопасное место для тех, кого он любит.

Внимание снова обращается к Веспер, беззаботно болтающей с козами. Нехотя он возвращается к работе, но стук меча не прекращается, тревожит, будто острый камешек в сапоге, постоянно напоминающий о себе. Он сжимает губы. Сжимает кулаки.

Меч в его комнате, дверь закрыта.

Этого недостаточно.

Он заворачивает меч в толстый слой ткани, заглушая издаваемый им стук. Этого недостаточно. Хоть меч больше не бьется о стену, его беспокойство выражается в полуоформленных звуках, слабых отзвуках, цепляющихся за уголки сознания.

Он оказывается у двери, на которую смотрит в упор, одной рукой начинает ее открывать, чтобы дотянуться до спящего меча. Ничего страшного, если он еще раз возьмет его, разбудит…

– Что ты делаешь?

Он вздрагивает, поворачивается и видит рядом сияющую Веспер. С ней каждый день – чудо. Как она выросла! Как стала похожа на мать…

Она наклоняет голову к плечу, пытаясь посмотреть ему за спину.

– Что ты делаешь?

Он выдавливает подобие улыбки, пожимает плечами.

– Ты в порядке?

Он кивает.

– Что там? По-моему, я слышала шум. Можно взглянуть? Там животное? Ему, кажется, плохо. Можно посмотреть?

Отмахиваясь от назойливых расспросов, он кладет руку ей на плечо и увлекает за собой, прочь от комнаты.

Позже, когда девочка отвлечется на что-то еще, он принесет в комнату ящик и более плотную ткань.

Но этого недостаточно.

* * *

Двадцать лет прошло с тех пор, как инфернали впервые прорвались в мир, но Разлом не утихал. Сквозь него регулярно просачивались искаженные сущности – поодиночке, парами, иногда потоком, – но он непрерывно рос: сантиметр за сантиметром, увеличивался, содрогался, снова расширялся.

И вот уже одиннадцать лет за Разломом наблюдает Самаэль.

Он стоит на груде ржавеющей машинерии: когда-то это был змей из механизированного металла, ныне – памятник ушедшему. Под его ногами местный мох ведет борьбу с постигшей его заразой. Пораженные участки – ноздреватые желто-бурые подушки – разрастаются методично и даже, кажется, вполне целенаправленно. Самаэль их не замечает, его внимание сосредоточено на Разломе. В первый раз он пришел сюда по наитию. Его звали едва слышимые голоса, нашептываемые сущностью. Он ценит свое чутье так же, как ценит свои привычки. Они задают направление.

Двенадцать лет прошло с его второго рождения, с тех пор, как его забрали у моря, и лишь волосы его остались прежними. Под броней скрыта бледная кожа, закостеневшая пародия на треснувший мрамор. Волосы – единственное, что есть в нем живого. Он затягивает их в хвост, который развевается из прорези в шлеме. Он знает, что создатель не одобрил бы подобного тщеславия. Эта мысль заставляет его вздрогнуть и улыбнуться.

Конечно, его создатель, его командир, был сражен Злостью, как и остальные рыцари Нефрита и Пепла, но это не мешает Самаэлю о нем думать. Или ждать одобрения. Хотел бы он, чтобы все было иначе.

Его броня – выкопанные на поле боя разномастные пластины, кое-как им соединенные. Уродливый и плохо сидящий доспех. Он чувствует, что так и надо. Вторая кожа, сделанная им самим. Он к нему привык. По крайней мере, это создатель точно бы одобрил – надеется он, но не уверен. После внезапной смерти командира он обрел свободу, но эта свобода таит в себе так много вопросов.

Из Разлома хлещет новая волна сущности. Когда-то разрыв не был виден с холма, а между его наблюдательным пунктом и расщелиной лежала деревня. Деревни больше нет, ее поглотила земля, утянула в неизведанные глубины далеко за пределы Разлома.

Самаэль не знает, откуда ему это известно. Он помнит здания, людей, помнит, как в их глазах затухал огонек надежды, когда он проходил мимо, оставляя их умирать. Эта вспышка в памяти – его и одновременно не его – исчезает так же быстро, как и появляется, оставляя внутри бурлящий клубок невнятных чувств.