Книга Причина смерти - Элен Лин

Когда пройдет достаточно времени, чтобы снова хотеть просыпаться утром? Каждый новый день означает, что я живу дальше. Без смысла, без цели, без неё. Как сторонний зритель, просто смотрю на мир, который для меня превратился в сплошной сюр. Умылся, не глядя в зеркало, зубы почистил, раковину протер. Она не любила следы пасты. Сигарета натощак. Ругала за это. Открыл холодильник, осмотрел содержимое. Нет, ничего не хочу. Закрыл, выпил стакан воды. Одежда лежит хаотичной горой на стуле. Достал более-менее приличную футболку, джинсы, снял с батареи носки. Кроссовки, джинсовая куртка, ключи от машины, пачка сигарет в кармане с телефоном, запираю дверь, сбегаю по ступенькам вниз.

На улице июльский зной. Соседки-пенсионерки на лавочке уже собрались. Киваю им. Она всегда говорила быть вежливым с ними. Здороваются в ответ, замолчав. Знаю, уеду и будут обсуждать, сокрушаться, языками цокать. Мне уже ничего не говорят, я избегаю этой темы.

Сажусь в черную мазду. Так и не меняю машину. Даже брелок с дурацким стеклянным красным сердечком. Включаю радио, чтобы заткнуть мозг и мысли. Вождение помогает на время. Сосредотачиваешься на дороге и для других мыслей места в голове нет. Встал на светофоре, стучу пальцами по рулю в такт музыке. Пешеходы нестройными группками переходят по зебре. Вижу длинные черные волосы, стройную фигурку в голубых джинсах. Голову вытягиваю, пытаюсь лицо рассмотреть. Придурок, это не может быть она. А сердце предательски щемит всё равно, хочется из машины выбежать и догнать, убедиться. Гудок сзади, смотрю на светофор, уже переключившийся на зеленый и нажимаю на газ.

Приехал на объект, хозяин дома уже ждет, руки пожали, вошли. Ребята уже трудятся, межкомнатные перегородки закладывают. Пыль, шум, наверху перфоратор работает. Отпустил их на перекур, в тишине прошлись по помещению, уточнили вопросы с коммуникациями, смету проверили, показал материалы закупленные. Всем доволен, руку мне опять пожал и уехал.

Не могу ничего не делать, мне нужно чем-то заниматься, отвлекаться. Достал из багажника сменную одежду, пришел помогать. Работа руками тоже успокаивает. На перерыв сходили в маленькую кафешку поблизости, съел маленькую миску солянки и порцию оливье. Оплатил счет за бригаду, вернулись за работу. Все уже разошлись, а я продолжаю. Мокрый весь, руки трясутся, а я как помешанный. Злиться начинаю, что торчу тут, но остановиться не могу. Напоролся рукой на гвоздь, вошел прямо в мясо под большим пальцем. Рана в пыли строительной, кровь течет. Громко обматерил себя и гвоздь, дошел до машины, достал аптечку, хлоргексидином промыл навесу руку, забинтовал, переоделся. Пора.

Сел за руль. Темно уже. Остановился у цветочного, купил букет белых роз. Приехал к ней, цветы положил рядом. Смотрит на меня безмолвно. На корточки сел, по губам провел пальцем. Холодный гранит с фото не может поговорить или дотронуться в ответ.

-Три года. Ты могла бы пожить еще. Куда торопилась? – спрашиваю её, не ожидая ответа.

Уже лежат цветы от её родителей. Наверное, думают, что я мудак, забыл, не пришел.

-Больше не могу с ними общаться. Не хочу снова и снова слушать о тебе. – объясняю ей.

Всё молчит, улыбается. Почему улыбается? Ей ведь было не до улыбок, не до смеха. Это неправильно, это - ложь. Бесит. Поднимаюсь, закуриваю.

-Знаю, ты бы простила меня, но…я себя не прощу…Ну, прощай, Домовёнок. – впитываю в себя её лицо напоследок, ухожу.

Иду мимо крестов и плит, стараюсь не смотреть на лица и даты. Сажусь в машину, оставляю дверь открытой, откидываю сидение, закрываю глаза, пуская дым в потолок.

-почему тебя каждый раз надо отпрашивать? Сама на улицу выйти не хочешь? – встречаю её, выходящую из подъезда.

Машет своей маме, следящей с балкона в домашнем халате. Гордо вздергивает нос.

-нет, не хочу. – идет мимо меня гордая, коса как-то заумно заплетена по голове.

Догоняю, шагая рядом.

-так ты домовёнок что ли? – смеюсь над ней.

-ой, ну ты и дурак. – цокает языком, закатывая глаза, гордая девчонка.

-а что же ты тогда со мной ходишь, раз я дурак? – как же легко обидеть бестолкового подростка.

-чтобы перестал быть дураком. Может, хорошему научишься. – достает из маленькой красной сумки, видимо, маминой, зеркало складное, косичку поправляет.

-я уже исправил оценки. Зубрилой скоро стану, пацаны ржут надо мной. – пинаю камень перед собой носом потёртых кроссовок.

-ну с ними тогда гуляй и будь дураком дальше. – поворачивает за угол, идет к качели в соседнем дворе.

Садится, раскачивается, ноги в бежевых туфлях и белых носках вытягивает, набирая высоту, юбка развивается, когда качели вверх поднимаются. Стою рядом, коробок спичек достал, жгу, смотрю, как тлеют, сам наивно подглядываю, надеясь заметить, что там под юбочкой. Я же пацан, у которого половое созревание в самом разгаре, о чем еще я могу думать рядом с девчонкой, которая нравится?

Ногами тормозит, хватаю качели, помогая ей остановиться. Спускается, подходит вплотную, смотрит на меня серьезно.

-мы уже три месяца гуляем, ты целоваться со мной собираешься вообще? – щеки красные, а сама насупилась вся.

Я даже растерялся. Вот что в голове у этих девчонок? Дураком называет, а потом целоваться хочет. Конечно, в мыслях я и не такое с ней делала, выглядя крутым и опытным. А на самом деле только на руке тренировался, да на помидорах. Но возможность дотронуться до неё мгновенно возбудила. Убрал в карман коробок, стараясь не выдать волнение.

-давай. – протянул к ней дрожащие руки, обнимая за талию.

Глаза зажмурила, ждет. Пальцы попали на голую кожу между майкой и юбкой, стараюсь полапать как можно больше. Пододвигаюсь, но не прижимаюсь, а то выдам стояк юношеский. Наклоняюсь, сомкнутыми губами целую. Пытаемся поцеловаться открыв рты, зубами стукаемся, губы сухие, липкие, языком как дурак в глотку ей залезть пытаюсь.

-фу! – отталкивает меня. – меня так стошнит, не суй язык так! – губы вытирает, а я стою весь красный, дышу как паровоз.

-прости. Давай еще попробуем. – готов умолять.

-только больше так не делай. – пальцем мне грозит, потом опять подходит, сама меня за талию обнимает.

Опять пальцами кожи нежной касаюсь, аккуратно целую, языком медленно двигаю, только кончиками касаемся. Уже лучше. Руки решаюсь на попу опустить, не отталкивает. Глажу, сжимаю. Теперь ночью сниться будет.

С этого момента целовались постоянно, часами сидела у меня на коленях, домой шли с красными, опухшими губами. Жадно трогал её попу, грудку маленькую через майку лапал, большего не позволяла. В школе на переменах тоже хотел целоваться, но она не позволяла, ругалась, что я перед пацанами хочу выпендриваться. Хотел, не спорю. Откуда она всё знала?