Книга Мое наказание - Варвара Оболенская

– Закирова! В мой кабинет! – раздается ор начальника на все наше огромное помещение следственного комитета при прокуратуре.

Ненавижу. Одно слово, а как много значит. Не хочу просыпаться из–за него, вставать, идти на работу. Моя жизнь превратилась в сущий ад, когда попала в его сети, то есть отдел.

Мишустин  Валерий Федорович, пятьдесят шесть лет, «невминяем» по моим данным, по данным психиатрической клиники – допущен к работе. Будь бы моя воля, оспорила это решение, да и вообще заперла вместе с тем врачом, который поставил печать «здоров».

– Али, да согласись ты на его решение, проще же будет… – сочувствующим взглядом смотрит на меня коллега Касимов. – Тебя же никто не заставит ноги раздвинуть перед ним. Просто в доверие втереться, понимаешь?

– За такие шутки в зубах бывают промежутки, слышал? Сереж, говорю еще раз, иди в дупло. Услышу опять – врежу, ты меня знаешь!

Касимов Сережа. Русский богатырь. Плечи, осанка, бедра – мечта любой женщины, да еще и с мозгами. Лишь от этих параметров можно уже устроить водопад в своем нижнем белье. Моя первая неразделенная любовь. Как смотрела в его зеленые очи, так готова была продать не только почку, но и селезенку заодно. Короче говоря, жизнь свою добровольно отдала в его руки. А он, гад такой, не согласился принять. Разбил мое бедное сердце и обрел на вечные муки. Шутка. На самом деле, в глубине души своей я благодарна ему за это. На данный момент именного он входит в число моей «выдуманной» семьи, так как в небесной канцелярии произошел видимо сбой и с первых дней своей жизни являюсь «подкидышем».

Не смотря на свою кукольную внешность: огромные голубые глаза, белые волосы и маленький рост, – я была сущим дьяволом запертым в теле ребенка, потом уже подростка, а сейчас начала более менее находить общий язык со своей «очень порочной» стороной. Ни одна семья в трезвом уме и светлой памяти не могла вынести такого ребенка рядом с собой. Да я и не обижалась даже, наоборот всячески принимали участие в возврате самой себя в родные стены детского дома под крыло любимой кухарки Авдотьи Гавриловны.

Наверно, воображение рисует картины, как маленькая девочка устраивает пожар, мучает бедных животных или всячески пытается что–либо сломать, а бабки из соседнего подъезда крестятся при встрече, но уверяю вас, что нет. Взрослых намного проще сломить, особенно тех, кто не подготовлен держать возле себя «одаренного» ребенка. 

Как бы это печально не звучало, но взрослый человек, беря дитя из таких домов, в своей голове сравнивает нас, детей, с собакой или кошкой, да или любимым домашним животным. Пытаются дрессировать, перевоспитывать, тыкать в говно и показывать, кто здесь главный, не считая то, что у таких детей есть личность и мы, черт возьми, не комнатные зверушки.

С малых лет я наблюдала, как маленькие дети, со слезами на глазах, приходили в комнату, а ближе к пяти годам поняла что к чему... Возвратыши(прим.автора – дети, которых вернули обратно в детский дом, спустя некоторое время) не ели, не разговаривали неделями, а рыдали в подушку, захлебываясь соплями, не понимая, что случилось. Ведь им не скажешь прямо, что ты не подошел, как товар в магазине, и твои заводские настройки не пришли по нраву покупателю.

А почему меня не усыновили к тому времени, пока еще не осознавала что к чему? Все элементарно. Я была больна. Больные дети не нужны никому, независимо от того, что твоя внешность тянет на маленькую мисс вселенная. А когда сделали операцию и стала практически здорова, уже мне не нужна была такая семья.

Как так вышло, что имея такой характер, я работаю в следственном комитете при прокуратуре нашего города? Еще проще простого. Моя задница любила приключения, а приключения любили меня. Но так как я поцелованная матушкой удачей, все самое отвратительное обходило меня стороной, ну кроме больничной койки два года.... И в итоге во всех ситуациях выходила сухой из воды. Да и любила справедливость в любых ее проявлениях. В один прекрасный солнечный день было принято решение стать по сторону федерального органа исполнительной власти. А Сережка просто пошел за мной.

Дурой с такими мозгами грешно было быть, поэтому золотая медаль об окончании школы и красный диплом заняли почетное место в моей маленькой однокомнатной на краю города зашарпанной съемной квартирке, которую делили с Сережей пополам. А почему съемной? И тут мы плавно переходим к вишенке на огромном торте, облитыми жирнющими сливками.

Все свои семнадцать лет я считала, что у меня нет родни по крови. Проживание в детском доме близилось к концу, а про жилищный вопрос молчали. В самом деле, не на улице же мне надо было спать? Тем более общагу предоставляют только тем, кто приехал с разных уголках страны, а не тем, кто проживает в данном городе. С такими мыслями плавно дошла до кабинета директрисы и вопрос в лоб задала… Ответ мне, как из пулемета прилетел…

«– Алия, детка, квартиру получают только те, у кого нет близких родственников с жильем…

– Вот это вы мне Америку открыли, Тамара Васильевна! – огрызаюсь директрисе, потому что мизинцем левой руки чувствую, что дело не к добру. А мизинец никогда еще не подводил! – Ближе к сути.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– А у тебя есть брат, – кувалдой по бошке и белый свет меркнет в глазах.»

Одно слово и жизнь меняется на сто восемьдесят градусов. За свою детдомовскую жизнь я прожила многое, потому что привыкла к тому, что я одна в этом жестоком мире. У меня нет никого. Если я не защищу себя, то никакой принц на белом коне не явится. Я не чертова золушка из сказки. В этом доме мы все хотим казаться сильными, несгибаемыми, непоколебимыми. Спроса на слабаков нет. И мы боимся даже на секунду показаться уставшими, забытыми, обессиленными, болеющими, вымотанными. Не положено такими быть и ты затягиваешь потуже ремень под пуповиной и снова фактически ебашишь без перекура, чуть ли не из пасти, вытаскивая слово жизнь. У кого–то получается, кто–то ломается. Но Закирова Алия никогда не ломалась, не плакала. Да даже, когда в свои пять лет, подслушав разговор воспитательницы, дяди, и мужчины в белом халате, который сказал: « Два варианта: либо проснется, либо нет». Даже в тот момент не плакала.  А в кабинете директора сломалась, дамба прорвалась, вытягивая наружу все то, что копилось во мне с самого рождения. Паршивое чувство. Будто душа в поворот не вписалась и мизинцем дверь зацепила.