Книга Моя любимая кукла - Зульфия Талыбова

У двенадцатилетнего Стёпы в комнате царил привычный бардак. Сидя за письменным столом, он сонно смотрел в окно, подперев подбородок рукой, и наблюдал за проплывавшими облаками. Одно из них напомнило гигантскую воблу, что своим брюхом закрыла заходившее солнце – наступали сумерки.

Он вспомнил, как пару лет назад они с отцом рыбачили на безлюдном пляже и выловили такую вот пузатую воблу. Степа положил ее в ведро с водой и оставил неподалеку. Хоть местечко и было пустынное, но рядом загорала толстая тетка, на которую внезапно напал огромный шершень! Оголтелая дама носилась по всему берегу и, буквально, снесла ведро с несчастной рыбиной! Степа тогда очень сдерживался, чтобы не расхохотаться в голос.

– У тебя есть, что постирать? – звонкий и ужасно бесивший голос Линды – старшей сестры Степы – вытащил его из давнишних воспоминаний. Только они у него и остались после смерти папы…

Линда по-хозяйски рылась в вещах брата, разбросанных по полу.

– Эй! – Стёпа вскочил со стула, на ходу опрокидывая его. – Это вообще-то мои вещи!

– Осторожнее, братец, дом снесешь! – вытаращив глаза, сказала Линда. – Я думала, ты уснул на стуле!

– Нет. – Хмуро ответил Стёпа.

– А пыли-то сколько! – ужаснулась она, проведя рукой по прикроватной тумбочке и чуть не свалив одну из пяти глиняных игрушек-свистулек.

– Что ты делаешь?! – неистово заорал Стёпа. – Не трогай! Не смей трогать!

Линда испуганно отскочила к двери и тихо произнесла:

– Извини…

Часто заморгав, она ушла, буркнув напоследок:

– К тебе Эдя пришёл.

Стёпа, раскрасневшийся от злости, аккуратно переставил фигурки на письменный стол и рукавом протер тумбочку. Затем он расставил фигурки-свистульки в том порядке, как ему дарил их папа – по одной на каждый день рождения с семи лет.

Папа был художником и лепил игрушки. Почти год назад, к двенадцатилетию Стёпы, он сделал очередной подарок, но не успел его покрасить, и игрушка осталась безликой и серой. Папа умер, и подарок Стёпе достался недоделанным. Сначала он ненавидел фигурку, и сразу после похорон забежал в комнату, схватил и со всей силы ударил о стену. Игрушка разбилась на несколько частей. Стёпа специально не собирал осколки. Мама и сестра всю ночь простояли возле его комнаты и караулили. Иногда они по очереди просились к нему, чтобы вместе погрустить и поплакать, но Стёпа их не впускал. Пролежав полночи без сна, он вдруг резко вскочил с кровати, собрал осколки и, прижав к груди, прорыдал почти до самого утра. На следующий день сложил разбитую игрушку в маленькую вазочку и поставил рядом с целыми и разукрашенными. С момента смерти папы, он никогда в них не свистел и другим не давал. А когда Линда сегодня нечаянно дотронулась до одной из них, в нем проснулась ярость и даже бешенство! Мало того, что сестрица без спроса в его комнату припёрлась, так ещё и папины подарки тронула! Будто не знала, как он ревностно относился к ним!

– Приве-е-е-т! – в комнату ввалился друг Эдя и позвал: – Пошли гулять, пока совсем не стемнело!

Эде почему-то, как и Линде, надо было засунуть нос в каждый уголок и везде пошарить – если не руками, так просто поглазеть. Стёпа это сразу заметил, и вновь ярость поднялась в нем. У него даже руки затряслись. Он не хотел идти на улицу, он не хотел видеть друга, он хотел остаться один. Но настойчивый Эдя продолжал докучать, а Стёпа был не в силах выдавить из себя хоть слово и отказаться. Он стоял хмурый и красный, не решаясь спровадить лучшего друга.

Эдя же и не догадывался, какую бурю переживал Степа, он казался ему лишь немного хмурым. К тому же он привык к нему такому – после смерти папы характер у Стёпы изменился.

Эдя плюхнулся на кровать, покрывало взлетело и снесло с тумбочки вазочку с глиняными обломками. Она со звоном упала на пол. Ничего не разбилось, но Стёпа уже не смог сдержаться. Он закричал и обозвал друга дылдой и растяпой. Тот тоже обозлился и обиделся, ведь это нечаянно произошло.

– Да у тебя могила в комнате! – выпалил он. – Давно пора их закопать! А ты… словно труп хранишь рядом с собой!

Тут Эдя резко замолчал. Он явно сболтнул лишнее и уже пожалел, и хотел было извиниться, но Стёпа прогнал его.

Едва рассерженный друг ушел, как прибежали мама и сестра, чтобы узнать, что стряслось. Но Стёпа не желал их видеть. Он поднял обломки и спрятал под подушку. Там они никому не помешают. Только он решает, что с ними делать, и уж точно не собирается их закапывать или выбросить.

Прямо в одежде он забрался под одеяло, укутался гусеницей и, сжимая кулаки, всеми силами подавлял злость на умершего отца.

– Зачем ты мне оставил это?! Бросил меня одного, так и их с собой забирай! … Ненавижу тебя! – шептал он сквозь зубы.

За дверью слышались шорохи и причитания – сестра и мать обеспокоено крутились возле порога. Стёпа ненавидел и их.

– Уйдите! – кричал он из-под одеяла.

Через пару минут шепот прекратился, но Стёпа не успел этого понять. Просунув руки под подушку и, сжимая обломки игрушки, он крепко уснул.

* * *

– Стефан! Эдвард! Вы где, бездельники проклятые?

Шаркая по полу своими тощими ногами, Сушёная Вобла облазил весь первый этаж гостиницы, но ребят так и не нашёл. И куда они подевались?!

– Вот негодники… – пробормотал он. – Извините, пожалуйста! – подняв голову, управляющий виновато поглядел на гостью – тучную женщину, что присела на один из своих трех раздутых чемоданов. Под ее весом он заметно сплющился, и из него вылез кружевной край ночной сорочки. Дама сразу заметила его, зарделась и сконфуженно потупила взор. Гостья выставила вперед полную голень, прикрывая следы своей оплошности.

Тут послышался громкий хохот, и в холл вбежали два раскрасневшихся подростка лет двенадцати. Они сразу подошли к даме, забрали ее чемоданы и проводили в номер, пока управляющий, по кличке Сушёная Вобла, их отчитывал.

Дама расположилась в номере, а мальчишки, спустившись на ресепшен, выслушали нравоучения.

Управляющий был семидесятилетний низенький дядька с раздутым животом и тощими ногами. Поговаривали, что он уже на протяжении многих лет вечерами воровал спиртное из погреба, отчего у него заболела печень, и раздулся живот. Его фигура напоминала воблу – высушенную и обезвоженную, но с раздутым животом. Его и называли Сушёной Воблой, напрочь позабыв настоящее имя.

Гостиница досталась ему от отца, здесь он и жил, как и другие работники – вся его родня, что на протяжении двух веков держали её. На заре своего существования гостиница процветала. Знаменитости и важные персоны здесь были частыми гостями. Но уже больше полувека сюда редко кто захаживал. Даже соседи в округе разъехались. И осталась гостиница стоять одна на полупустой улице забытого городка, превратившись в мрачную башню с гулкими коридорами и холодными комнатами. Что-то произошло лет шестьдесят назад, и об этом знал пьяница-управляющий. Но разве у него допросишься ответа.