Книга Дочь тумана и костей - Лэйни Тейлор

В тот день, не предвещавший ничего зловещего, Кару шла в школу, шагая по засыпанной снегом мостовой. Казалось, это был обычный понедельник, безобидный, если не учитывать нелюбовь ко всем понедельникам и не брать во внимание, что был январь. Было холодно и темно — в середине зимы солнце не вставало раньше восьми, — но все равно красиво. Падающий снег и предрассветный полумрак окутали Прагу серебристо-белой дымкой.

Мимо, по автомагистрали набережной, с ревом проносились автобусы и трамваи, подтверждая, что на дворе двадцать первый век. Но в тихих переулках зимнее умиротворение как будто заявляло о царствовании другого времени. Снег, каменные дома и призрачный свет, шаги самой Кару и легкий, как перышко, пар, поднимавшийся над стаканчиком кофе в её руке — она была здесь одна, погруженная в обычные земные раздумья о школе, делах. Иногда эту идиллию нарушала щемящая сердце горечь, но она тут же прогоняла её, как головную боль, твердо решившая покончить со всем этим.

Сжимая кофе в одной руке, другой она придерживала пальто. Портфель с рисунками болтался на плече, в её распущенных волосах — длинных, с переливом синего, — застряли снежинки.

Всего лишь обычный день.

Как вдруг…

Рычание, торопливые шаги, — и вот уже её схватили сзади, крепко прижали к широкой мужской груди. Сдернули с неё шарф, и она почувствовала зубы — ЗУБЫ — на своей шее.

Легкое прикосновение.

Напавший куснул её. Раздосадованная, она попыталась вырваться, не пролив кофе, но немного всё-же выплеснулось, обрызгав снег.

— Господи, Каз, отвали, — рявкнула она, поворачиваясь лицом к своему бывшему бойфрэнду.

Свет уличного фонаря мягко ложился на его красивое лицо. "Глупая красота," подумала она, оттолкнув его. "Глупое лицо."

— Ты знала, что это я? — спросил он.

— Да это всегда ты. И всякий раз у тебя не срабатывает.

Казимиру нравились эти резвые наскоки из-за спины, и его очень огорчало, что переполошить Кару не получается. "Тебя невозможно напугать," жаловался он, делая обиженный вид, который считал неотразимым. И до последнего времени она действительно не могла этому сопротивляться. Она поднялась бы на цыпочки и легонько лизнула его надутую нижнюю губу, а потом осторожно зажала бы ее зубами и дразнила, пока не потерялась бы в поцелуе, от которого таяла как нагретый солнцем мед.

Теперь эти дни в прошлом.

— Должно быть, ты не очень страшный, — сказала она и пошла дальше.

Каз поравнялся с ней и, сунув руки в карманы, зашагал рядом.

— Я страшный. А рычание, укус? У любого нормального человека случился бы смертельный приступ. Только не у тебя. Наверное, по твоим венам вместо крови течет ледяная вода.

Когда она проигнорировала эти слова, он добавил:

— Джозеф и я начинаем новый тур. "Вампиры в Старом Городе". Туристы поведутся на такое.

Это точно. Они платили хорошие деньги за его "Тур с привидениями", который состоял из того, что тебя в темноте прогоняли по запутанным улочкам Праги, останавливаясь в местах предполагаемых убийств, чтоб "привидения" могли выскочить из дверей и до смерти напугать. Она сама несколько раз участвовала в этих представлениях, разыгрывая привидение — надевала на себя измазанную кровью голову и протяжно стонала, пока испуганные вскрики туристов сменялись хохотом. Это было забавно.

Каз был забавным. А теперь перестал.

— Ну что ж, флаг тебе в руки, — равнодушно проговорила она, глядя прямо перед собой.

— Ты могла бы поучаствовать, — сказал Каз.

— Нет.

— Ты могла бы быть сексуальной вампиршей…

— Нет.

— Заманивать мужчин…

— Нет.

— Могла бы надеть плащ…

Кару напряглась. Каз вкрадчиво продолжил:

— Он ведь все еще у тебя, правда, детка? Самая красивая вещь, которую я когда-либо видел, а черный шелк так оттеняет твою белоснежную кожу…

— Заткнись! — прошипела она, резко остановившись посреди Малтийской Площади. Господи, подумала она. Какой же глупой она была, запав на этого ничтожного смазливого уличного актеришку, наряжаясь для него и оставляя такие воспоминания? Просто верх глупости.

Глупости от одиночества.

Каз поднял руку, чтоб убрать снежинку с её ресниц.

— Только прикоснись ко мне, и я плесну этот кофе тебе в лицо. — Сказала она.

Он тут же опустил руку.

— Ру-ру, моя злючка Кару. Когда перестанешь ссориться со мной? Я же сказал — я сожалею.

— Можешь сожалеть дальше. Но только в другом месте. — Они говорили на чешском, и её приобретенный акцент идеально вторил его родному.

Он вздохнул. Его сердило, что Кару по-прежнему не принимала его извинения. Того не было в его сценарии.

— Ну же, — продолжал упрашивать он. Его голос был одновременно грубым и нежным, кнут и пряник, — Ты и я — нам просто суждено быть вместе.

Суждено. Кару искренне надеялась, что, если уж ей "суждено" быть с кем-нибудь, то только не с этим человеком. Она посмотрела на него. Красавчик Казимир, чья улыбка всегда действовала на неё как гипноз, заставляя исполнять все его прихоти. Это и сейчас могло бы стать безотказным вариантом, вырази он свои эмоции ярче, а чувства поискреннее. К тому же, этот свой коронный номер Каз, как выяснилось, часто применял и по отношению к другим девушкам.

— Возьми Светлу, — сказала она. — Она хорошо подойдет на роль вампирши.

Он выглядел обиженным.

— Я не хочу Светлу. Я хочу тебя.

— Увы, тогда без вариантов.

— Не говори так, — сказал он, потянувшись к её руке.

Она тут же отодвинулась в сторону. Внутри нарастала душевная боль, несмотря на то, что она прикладывала массу усилий, чтобы казаться равнодушной. Это не стоит того. Ничуточки.

— Ты же понимаешь, что это определённо выглядит как преследование.

— Тьфу ты. Да не преследую я тебя. Пробовал уже.

— А, ну да. — Сказала Кару. Они уже были в нескольких шагах от её новой школы. Художественный Лицей Богемии был частным заведением, которое располагалась в окрашенном в розоватый цвет дворце стиля Барокко, знаменитом тем, что в его стенах во время нацистской оккупации два юных чешских националиста перерезали горло одному из командиров гестапо и написали на стене слово "Свобода" его кровью. Такое маленькое и храброе восстание прежде чем их схватили и повесили на дворцовых воротах. Сейчас у этих ворот толпились студенты, курили, поджидали друзей. Каз нигде не учился — ему двадцать, он был на несколько лет старше Кару — и практически никогда не вылазил из постели раньше полудня.