Книга Бесчувственные - Виталина Дэн

Россия. Наши дни.

Чича.

Сквозь марево сна уловила рядом приглушенный звук и ощутила на себе незначительное шевеление. Благодаря годам уличной закалки смекнула, что тут что-то нечисто. Не успев еще толком проснуться, почуяла угрозу.

Совсем немного приоткрыла глаза, стараясь не делать резких движений, никак себя не выдать. От увиденного все тело наполнилось омерзением. Липким, вонючим, всепоглощающим отвращением ко всему живому. Ко всем тварям, что топтали землю. Два года… два года этой никчемной жизни, а я до сих пор не обросла непробиваемой броней.

Смотрела в данный момент, как Шара навис надо мной и смотрит на свой член с моей рукой. Держит за запястье, легко удерживая, и моими пальцами водит по вонючему хрену. Дышит загнанно, с натяжкой, чуть ли не визжит приглушенно, как свинья. А ему похуй, ни разу не поднял голову и не взглянул в мое лицо. Ему не до меня, у него поинтереснее имеется занятие, чем следить

за мной.

Мясные мужские губы поблескивают, мокрые от слюны. Дышит так, что брызгает ей в разные стороны.

Поморщилась. Вот же, сука-а-а… Я больше этого не выдержу. Не медля ни секунды, незаметно потянулась второй рукой под вонючий, пропитанный мочой, матрас. Схватилась за рукоять своего верного спутника, который всегда при мне. Также медленно вытащила, неотрывно следя за этим покойником. Блеснув лезвием и в доли секунды резанув воздух в пространстве, приставила

острие ножа к паховой области.

Очнулся. Глаза в испуге расширились. Громко сглотнул, гипнотизируя упирающийся нож в основание члена. Медленно, осторожно так, чтобы меня не спугнуть, поднял на меня глаза. Запуганным и нервным шепотом, так, чтобы никто не услышал, произнес:

— Чича, не дури! Убери заточку! — затрясло всего, суку. Знает, что может с ним случиться. Не ожидал, что проснусь.

Бля-я-я, сколько раз себя можно ругать и корить? Но ничего не могу с собой поделать, сплю как убитая, даже странно, что вообще сейчас проснулась. Меня жизнь ничему не учит. Пережив и хлебнув столько дерьма, все равно сплю без задних ног.

— Сначала я отрежу твой короткий стручок. А потом перейду к яйцам. Сначала одно, потом второе, или нет… может, оставить одно? Так… напоминание, что если еще раз ко мне сунешься, то и лишишься второго — хриплым после сна голосом проговорила ему. Смотрела серьезно в карие глаза, и, блядь, хотела… хотела, это с ним сотворить. Но нельзя. Нельзя тут. Нельзя поднимать шум.

Сильнее вжала кончик острия, чувствуя, как прокалываю плоть. Не удивилась, когда услышала приглушенный стон, пронизанный болью. Он тоже понимает, что мы должны сохранять молчание. Иначе сюда нас больше никогда не запустят на ночлег.

— Чича, не обессудь! У меня край. Ты еще такая… рядом. Красивая, манящая… бес попутал. Убери заточку!

— Быстро слез с меня! — злостно прошипела.

В любую секунду готова была сорваться и всадить нож ему в бочину. Представляя уже перед глазами картинку, как десятисантиметровое лезвие входит мягко, нежно, как по маслу. И он видит этот опасный блеск. Видит, что я начинаю терять контроль.

Резко сполз с меня, съезжая на пол. Смотрит на пах и лихорадочно водит руками, проверяя повреждения. Мало ему, твари. Все-таки надо было пырнуть в тот же момент, как увидела, что барахтается на мне.

Вслед за ним соскочила с железной койки и поддалась к нему, приставляя нож к горлу. Я хорошо им орудовала. Умела правильно держать, и не только. Услышала визгливый, лихорадочный шепот, обращенный ко мне:

— Нет, нет, нет. Не делай. Умоляю. Больше никогда. Никогда, Чича. Нас же больше сюда не пустят! Меня замочишь, тебя загребут. У тебя и так немного мест, куда можно податься. В подвал? Для подвала ты слишком чистая. Не пойдешь. Отпусти! — смотрит со слезящимися глазами. Хочет вызвать жалость, но мне похер. Плевать на слезы. Я всегда их презирала. Даже еще тогда. В прошлой своей жизни, когда все у меня было. Ненавидела людей, которые давят на жалость. Ненавидела, когда льют слезы от боли. Презирала, и презираю всё и вся человеческое дерьмо, чувства.

— Шара. — Медленно протянула, и склонила голову к плечу. Смотрела на него, расширенными от бешеной ярости глазами. — Шааараа, советую мне не попадаться на глаза. Как минимум, неделю. — сглотнул и, не отводя взгляд, незаметно кивнул.

Неожиданно в следующий момент в бомжатнике заревела сирена. Точнее, в спецприемнике для бомжей, бездомных. Ну, или в ночлежке. Сирена извещает, что уже семь утра, и пора рвать когти из очередного гадюшника.

Резко обернулась, хватая потрепанное серое пальто и высокие черные берцы*. Схватив свои манатки, побежала на выход, по пути накидывая верхнюю одежду. Старалась как можно быстрее скрыться с этого места.

*****

Шла по красному проспекту и терла руку об драповое пальто.

— Мразь! — пробубнила себе под нос. Как назло, подсознание подкидывало из раза в раз картинки двадцатиминутной давности.

Резко остановилась и закрыла глаза. Внутренне начала успокаивать себя. «Случалось и хуже. Забудь. Забудь. Забудь!»

Открыв глаза, увидела, как прохожие проходят мимо и косятся на меня с отвращением. Завыл холодный ветер. Поежилась от сильного порыва. Холод пробирал до костей. Ненавидела весну. Такую, которая следом после зимы. В которой холодный ветер с моросящим мелким дождем. Грязь, дождь, лужи. В которой одна серость и убогость… во всем. Не имеет значения, в людях или в городе. Запахнула сильнее пальто, не забыв спрятать в вороте пол лица, и двинулась на станцию метро.

В животе громко заурчало, это мог услышать каждый прохожий. Даже не удивлюсь, если кошка сейчас бежит от меня из-за этого устрашающего звука. Внутренности выворачивало наизнанку, желудок скручивался в узлы. Табун мурашек разбежался по телу от голода и холода.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Одной рукой начала проверять карманы на наличие содержимого, но нихера. Голяк. Даже бычок не завалялся. Увидев напротив идущего на меня курящего парня, нервно сглотнула.