Книга Русский - Юрий Костин

В тайге земляки величали его данным при рождении именем Лючеткан. В официальных же бумагах Империи он числился Иваном Потаповым. У большинства оленеводов в лесах близ речки Чуни двойные имена. Так ведь никому это не мешает… В дремучей, таинственной и неприветливой сибирской глуши к русским прозвищам относились с покорным уважением, но меж собой использовали имена исконные, упругие, как ветви лиственницы.

На этом, впрочем, «раздвоение» Лючеткана не заканчивалось. Жителю столицы или даже самому захудалому красноярскому обывателю бытие его могло показаться сущей каторгой. А в полупервобытном обществе неизбалованных комфортом и праздностью оленеводов Тунгуски Лючеткан слыл счастливчиком. А как же? Олени есть, припасы не иссякают, жена покладистая, да к тому же еще и красавица, каких поискать, дети бойкие, все как на подбор щекастые и аж светятся здоровьем. Живет семья в добром чуме, крепком, основательном. Внутри чум уютный и теплый в любое время года. Приходит домой Лючеткан, а там всегда пахнет вкусной едой и жена ждет. Хорошо.

Опять же, врагов никаких нет на многие тысячи переходов.

Все, что было у него в доме, Лючеткан-Иван заработал собственным горбом. Трудился от зари и до темна круглый год, без выходных, отпусков, званых ужинов, развлечений, поездок на воды… Ходил по грибы да на охоту. Одной белки добывал штук триста каждую осень. И дружно с женой строил хозяйство. Соседи, бывало, даже завидовали, но не зло, потому что хорошие люди вокруг, незлобивые, к тому же сами все работящие.

Недалеко от чума Лючеткана, у реки Тэтэрэ, жил мудрый старик по имени Онкоуль. Говорили, будто Онкоуль — шаман. Вряд ли. Хотя заклинаниями людей лечил — это было. А еще… посмотрит человеку в глаза — и словно все про него сразу знает: и в прошлое глядит, как в воду, и будущее видит. Лючеткан, когда по тайге бродил по своим делам, жилище Онкоуля обходил стороной: во-первых, был он грамотный — умел читать и писать и в разные дедовские сказки учился не верить, во-вторых, боязно было слегка. А вдруг правда все, что говорят люди про Онкоуля? Заглянет такой старик тебе в душу, а там вдруг тьма кромешная, смерть скорая. Ужас.

Но от своей доли не сбежать: все-таки пересеклись однажды их дорожки. И тут старик вдруг возьми да и скажи ему:

— Ты, Лючеткан, праведно живешь, хорошо… Но этим летом великий Агды не пощадит никого. Прошу тебя, уводи оленей, уводи жену и детей. Сойдет с Сахарной Головы огонь, молнии убивать будут, кончать скот, лабазы и людей портить. Времени у тебя совсем почти нет — всего три дня и три ночи. Собирайся и уходи. Нехорошее место. Нельзя оставаться. Нельзя…

Лючеткану, ясное дело, неприятно было слышать такое пророчество. Он даже оробел поначалу. Но потом взял себя в руки, посмеялся над стариком от души, плюнул через плечо три раза, как учил один русский ученый со смешной птичьей фамилией, да и потопал домой, преисполненный гордости от собственной маленькой победы над мракобесием.

Лючеткан тянулся к «цивилизации», грамоте и всеми силами старался побороть внутри себя веру в приметы и сверхъестественные силы.

Но в тот раз надо было ему прислушаться к пророчеству старика…

Ровно через три дня, поутру, часу в седьмом, когда вся семья его еще спала, чум буквально воспарил над землей, а вместе с ним и все люди. Раздался трескучий гром, а потом еще два или три раскатистых удара оглушили тайгу… Лючеткан больно ушибся при падении, потерял сознание и долго лежал без памяти. Очнувшись, возликовал, что все живы. Тут люди потихоньку выползли из-под шкур и узрели ужасающую картину: лес приник к земле, обезумев, галопом носились олени, зарево пожара разгоралось за холмами и слышался страшный, незнакомый шум, будто десять тысяч волчиц завыли хором. Люди задыхались от жара, копоти и пыли. А еще было у них на душе как-то неуютно, нехорошо было…

«Нехорошее место. Нельзя оставаться…» — звучал в голове Лючеткана голос старика Онкоуля.

Прав оказался шаман. На соседнем хребте что-то вспыхнуло, взмыл ввысь столб из пыли и огня, раздвоился, словно вилы, гигантскими огненными штырями и исчез. А по тайге стал гулять ветер такой страшной силы, что выкорчеванные из земли с корнями деревья летали по небу.

Когда дым рассеялся, небо вдруг осветилось ярко, как в грозу, но грома никакого не было. Лючеткану показалось, что он увидел молнию, ушедшую от земли к небу. В другой раз оленевод подивился бы такому чуду, а в ту секунду отвернулся, оглядел разоренное хозяйство и в досаде погрозил кому-то невидимому кулаком. Настала пора горевать и плакать, ведь все добро, что нажила за многие годы его семья прилежным трудом, пошло прахом. И некого было в том винить.

Много дней спустя оленеводы, оправившись от потерь, делились рассказами о сошествии на землю бога Агды, сокрушались о безвозвратно потерянном имуществе, жалели оленей и лес, который почитали за живой организм и любили как кормильца.

Отправившись однажды на промысел белки, Лючеткан обнаружил на склоне хребта Лакура борозду, глубокую как овраг. Борозда заканчивалась большой ямой, уже прилично заросшей. Местные жители прозвали борозду «сухой речкой». Место было нечистое — так говорили люди, сторонясь таежной ямы, и только один Лючеткан, втайне от родных, стал часто сюда приходить. Иногда возвращался домой не с пустыми руками. Приносил в чум куски обгоревшего дерева и камни. Многие уже стали опасаться, не тронулся ли он умом, а ему хоть бы что: знай сидит себе часами без всякого дела на краю «сухой речки» и ни на какие разговоры и намеки внимания не обращает.

Сидя так в одиночестве, Лючеткан подолгу глядел в небо. Наверное, искал там ответы на свой единственный вопрос: что же такое упало оттуда и, главное, для чего? Теперь он часто вспоминал старика, предсказавшего беду в тайге. Того, кстати, так с тех пор никто больше не видел. Не иначе, сгинул Онкоуль в огне. Отчего только сам не ушел из тайги, если знал про намерения великого и страшного бога Агды?

Спустя девятнадцать лет после этих событий Лючеткан, будучи по делам на станции Тайшет, купил газету «Красноярский рабочий». Читая по слогам, он сумел вникнуть в общую суть написанного, но не стал утруждать себя догадками о значении заумных терминов. Мудрость, пришедшая к Лючеткану с годами, подсказывала ему, что никакой «Красноярский рабочий» не способен объяснить, зачем это Агды жег тайгу и убивал людей и животных.