Книга Дорога светляков - Анастасия Андрианова

1.

117-й год После.

31 октября.

Где-то впереди слышится плач. Вернее, не слышится, ощущается, и я иду не на звук, на ощущение, как слепец идёт ощупью. Довольно скоро нахожу ту, кто меня зовёт.

Она прячется в руинах ратуши. В старые времена развалины непременно бы покрылись порослью молодых берёз или чёрт знает чем ещё, но сейчас они голы и черны, только слой пепла, пыли и сизых безжизненных лишайников скрывает их мёртвую наготу.

Я подхожу ближе и вижу её – большая, уже почти девушка, а плачет горько, по-детски, стыдливо закрывая лицо грязными ладонями.

Легко вскакиваю на обломок колонны и сажусь на корточки прямо перед девочкой.

– Ну здравствуй, человек.

Она замолкает и ошарашенно смотрит на меня. Почти осязаю её взгляд: скользит по серым волосам, по застывшему в вежливой улыбке лицу и дальше, к начищенным пуговицам на пиджаке коричневого бархата, к перемотанным бинтами запястьям…

Я спешу одёрнуть рукава, чтоб скрыть бинты. Глубокие порезы отзываются на движение болью.

– Вы…

«Убивец. Губитель детских душ. Ночной разбойник».

– Я уведу тебя отсюда. Тебе плохо? Пойдём.

Протягиваю ей руку, и чёртов рукав снова задирается.

– Вы меня убьёте, – шепчет она обречённо и безвольно.

– Вовсе нет.

Я её не убью. Это правда. Я не умею лгать.

На несколько мгновений мы замираем: недоверчивая заплаканная девочка и молодой мужчина с протянутой рукой. Нарисуй нас так кто-нибудь, и несведущему зрителю покажется, будто я приглашаю её на танец, но всё не так, ох, как же всё не так.

– Погоди. – Лезу в карман и достаю леденец на палочке. – Тебе не обязательно тотчас соглашаться. Угостись. Подумай.

Протягиваю ей угощение, а она всхлипывает:

– Точно. Вы тот, о ком говорят.

Ах, эта молва. В мире До многие отдали бы правую руку за такую славу. Да и сейчас, не будь я тем, кем являюсь, это могло бы быть приятно.

– Ты права, моя милая. Но всё же… возьми конфетку. Не плачь и ни о чём не жалей.

– Мама учила меня не брать сласти от незнакомцев. Особенно от молодых господинов в хороших костюмах.

Бери уже этот леденец! Бери, маленькая, мерзкая, умная…

Я очаровательно улыбаюсь и будто в смущении опускаю глаза.

– Что ты, милая. Леденец не отравлен. Я знаю, что говорят… будто я гублю детей, предлагая сладости. Но знай, они неправы.

Перехватываю взгляд её заплаканных глаз и стараюсь удержать как можно дольше. Смотри на меня, смотри же, смотри и верь мне.

Она приоткрывает рот и бездумно тянется за конфетой.

Вот так. Хорошая девочка.

– Это вкусно, попробуй. Я просто хочу утешить тебя и сделать так, чтобы ты никогда не плакала. Я ведь люблю вас. Люблю вас всех.

Девочка тянет леденец в рот и пробует на зуб. Я не могу сдержать торжества.

Тик. Так. Единственные часы тикают у меня в голове, а от тех, что украшали ратушу, остались только осколки цветного стекла и покорёженные куски металла. Где они? Погребены под обломками стен? Или смешались с дорожной пылью, с человеческим прахом, с пеплом и грязью?

– Я не нужна мамочке, – выдыхает девочка. – Она никогда не захочет принять меня назад.

Чудесно. То, чего я и добивался.

– Ты права, милая. – Я сочувственно склоняю голову вбок. – Поэтому я тут. Ищу тех, кто как и ты, потерял семью. Тех, чьи сердца разлетелись на обломки, как это здание. Ты ведь знаешь, что было тут До?

Девочка кивает, давясь слезами.

– Тут был большой красивый город. Пр… Про…

– Прага, – подсказываю я. – Да, так называлось это место. А про другие слышала? Париж, Москва, Рим, Вена. Они были…

Осекаюсь, чтобы не сболтнуть лишнего. Скажу, что помнил их с младенчества, с первого камня, и она снова начнёт думать, снова потеряет доверие.

– Я видела на картинках, – кивает девочка, освобождая меня от необходимости продолжать фразу. – У брата сохранилась книжка. Старая-престарая.

Конечно. Безусловно, она очень, очень старая. Старее твоей мамы и бабушки. Старее их вместе взятых. Удивительно, что у кого-то ещё сохранились книги, а не пошли на розжиг.

– Пойдём.

Я беру её за руку, она хватается, и я помогаю ей выбраться из каменного укрытия. По привычке вскидываю лицо к небу, ищу солнце, но его нет, лишь глухая мгла уродливого изжелта-серого цвета. Я никогда не привыкну к тому, что солнца больше нет.

Мы идём по дороге – безлюдной, пыльной, по обеим сторонам от которой громоздятся развалины и уродливые людские жилища, собранные из мусора и обломков прежней жизни. Девочка доверчиво хватает меня за руку и сосёт конфету. Чем меньше становится леденец, тем крепче её пальцы сжимают мои. Я знаю, что проносится в её голове. Знаю, какие картины она видит. И знаю, что с каждым шагом она крепче убеждается, что сделала правильный выбор.

2.

120-й год После.

30 октября.

Когда снова близится этот день, я начинаю чувствовать мандраж, с каждым годом всё больше похожий на душевную лихорадку. И сейчас меня по-настоящему колотит, как могло бы колотить человека на грани какой-то личной войны.

В моём логове темно, тускло тлеют лишь две свечи, одна из которых судорожно захлёбывается воском и вот-вот погаснет. За много веков человечество изобрело самые разные способы осветить своё жилище, но я по-прежнему пользуюсь свечами. Хотя теперь даже их не так просто достать.