Книга Перепиши меня начисто - Тальяна Орлова

Я остановилась на секунду перед контрольно-пропускной аркой – дала себе целую секунду, чтобы передумать. Но после сделала шаг вперед.

Вопреки моим ожиданиям, здесь не было многолюдно. Точнее, я шла в полном одиночестве от арки до пункта приема заявок и сжималась под взглядами солдат с обеих сторон от дорожки. Они ко мне особенного интереса не проявляли, просто стояли на своих постах. А может, и вовсе не были людьми – я не осмелилась посмотреть ни одному в лицо, чтобы в этом удостовериться.

Стеклянная дверь бесшумно отъехала влево, пропуская меня внутрь. Мужчина лет пятидесяти подавал заявление. Его присутствие вызвало облегчение, а то я уже начала придумывать себе, что пришла не вовремя, перепутала приемные часы. И тем не менее безлюдье пугало и заставляло вновь усомниться в своем решении. И как раз когда я оглянулась к дверям, регистратор окликнула:

– Девушка, вы следующая?

Подошла к стойке и положила перед ней карту идентификационного кода, притом сопровождая взглядом мужчину, которого солдат провожал в другие, внутренние, двери.

– Ината Нист, двадцать один год, – читала женщина с устройства после того, как вставила туда мою карту. – Социальный ранг – восемь. Хронических заболеваний нет. Склонности к антиобщественному поведению нет. Сто шестьдесят семь сантиметров, пятьдесят килограммов, естественный цвет волос – блонд песочного оттенка, естественный цвет глаз – серые, – она глянула на меня, сопоставляя. – Химических изменений не проводилось. Предыдущее место работы – кафе «У дороги», должность – официантка. Пожалуйста, Ината, приложите сюда ладонь для снятия отпечатков, – она сделала паузу, чтобы я выполнила распоряжение, затем продолжила так же размеренно: – Пожалуйста, Ината, посмотрите сюда – компьютер просканирует сетчатку глаза.

До сих пор ничего страшного не произошло, но я дрожала от волнения. Женщина эта говорила монотонно, явно принимает не первое и не сотое заявление. Но она определенно человек, а не робот: видно, как дрожат ее ресницы и как углубляются морщинки возле рта, пока она ждет исполнения своих просьб.

Только после полной уверенности в моей личности, регистратор произнесла:

– Добро пожаловать в Центр Научных Исследований, Ината. Прошу заполнить форму. Я расскажу вам основные правила…

– Я знаю правила, – впервые подала голос я, от волнения ее перебив.

На этот раз показалось, что женщина улыбнулась – бегло, едва заметно.

– А я знаю, что вы знаете. И все равно их вам расскажу. Потому что когда вы поставите подпись на заявлении, будет уже поздно что-то менять. Так разве плохо, если я вам расскажу правила, которые вы уже знаете?

Я усмехнулась:

– Вы будто меня отговариваете.

– Безусловно, нет. ЦНИ работает во благо всего человечества, и нам нужны добровольцы. Но добровольцы потому так и называются, что приходят в систему по доброй воле. Ваше оформление – это расходы. Зачем системе нести расходы, если вы быстро передумаете, и придется оформлять нового сотрудника? Вот поэтому желательно принять решение взвешенно.

Я все-таки оглянулась. Да, с добровольцами, мягко говоря, не густо – хоть я и сама скептически относилась к этому варианту, пока не прижало, все равно казалось, что желающих будет много. Ведь можно выполнять почти ту же самую работу, что в мегаполисе, а получать за это в два раза больше! Я могла бы устроиться сюда той же официанткой, как работала в последние три года, и зарабатывать уже не гроши. Но люди опасаются неизвестности. Впрочем, как и я.

Регистратор, не дождавшись моего ответа, начала инструктаж – будто читала с листа:

– Вот тут бланки заявлений для первого и второго уровня доступа. Вы сможете уйти из системы первого числа каждого месяца по предварительному заявлению. Стандартный контракт составляется на пятнадцать лет и продлевается ежемесячно при отсутствии вашего заявления об уходе или переводе на другие уровни. Работа в обслуживающем персонале, вам подберут такие задания, которые соответствуют вашим навыкам, и…

– Простите, – снова перебила я. – Меня интересуют другие уровни.

Она внимательно посмотрела на меня, но после паузы продолжила на той же ноте:

– Вот бланк на третий уровень. Находясь в системе, вы сможете написать заявление на повышение уровня доступа вплоть до максимального – пятого. Вы сможете уйти из системы первого числа каждого месяца по предварительному заявлению. Стандартный контракт составляется на пять лет и продлевается ежемесячно при отсутствии вашего заявления об уходе или переводе на другие уровни. После увольнения вы лишаетесь права снова подать заявление в ЦНИ. После увольнения с третьего уровня и выше вам проводят полную очистку памяти за все время трудоустройства во избежание распространения секретной информации. Работа в обслуживающем персонале, в лабораториях, в качестве подопытного – вам подберут такие задания, которые соответствуют вашим навыкам, и…

Всё это я уже знала. Агитационные ролики крутились по всем телеканалам. Мы могли видеть в таких роликах вышедших из ЦНИ – живые, здоровые и сильно поправившие свое финансовое положение мужчины и женщины. И они ничего не помнили о том, что с ними здесь происходило. Я лично не слыхала ни об одном случае, когда из системы не возвращались вовсе или возвращались инвалидами. Нет, это были те же люди, которые знали только, как несколько лет назад вошли в контрольно-пропускную арку, а потом оттуда вышли. И несмотря на то, что я не могла назвать ни одного примера каких-то ужасных последствий, это было страшно. Страшно – когда что-то в тебе начисто стирают, будто и не было. Потому здесь и не наблюдалось ажиотажа, несмотря на отличную зарплату.

Отважилась я на такой шаг от безысходности. Окончив школу, сразу устроилась работать и старалась не мечтать об университетах. Быть может, из меня вышел бы неплохой инженер – я подавала надежды в математике, но возможности осуществить мечту не было. Мой отец никогда не заработал бы столько, чтобы оплатить мне послешкольное образование. Но мы с ним жили неплохо, старались не жаловаться на скудный быт и тяжелую работу. А потом отец заболел. «Условно-излечимое заболевание», как обозначили медики, перевернуло нашу жизнь с ног на голову. В настоящее время неизлечимых заболеваний не осталось, но в восьмом социальном ранге ни у кого нет средств, чтобы оплатить лечение всех болезней. И вот только тогда я решилась на отчаянный шаг. Мамы не стало очень давно – она тоже умерла от условно-излечимого, отец растил меня в одиночку. Ему только сорок пять, если сейчас отыскать деньги, то он сможет прожить до глубокой старости.

Отец высказался резко против моего решения, но мне оно казалось однозначным. Да, меня не будет с ним рядом, возможно, целых пять лет. Да, я из этих пяти лет ничего не вспомню. Зато потом вернусь, и мы с ним все наверстаем. Я выйду замуж, рожу ему внуков – и тогда он сам скажет, что пять лет моей жизни того стоили. Или не скажет. Зато я точно буду так считать, а этого достаточно. Первый и второй уровни доступа не требовали удаления памяти, но и зарплата там была не так велика. Начиная с третьего уровня доходы уже зашкаливали, их на лечение должно хватить. Люди не шли в ЦНИ, предпочитая оставаться в бедности, только из-за обоснованного страха – и теперь, находясь всего в шаге от главного решения, я их страх тоже разделяла.