Книга Всегда возвращаясь домой - Урсула Ле Гуин

Сколь велик восторг ученого, когда бесформенные кочки и канавы, заросшие чертополохом и кустарником, начинают вдруг приобретать некие конкретные формы: ура! здесь был внешний крепостной вал — вот ворота, а вот и амбар для хранения зерна! Сперва мы будем копать здесь и здесь, а потом я бы хотел еще взглянуть, что это там, под тем бугорком на склоне…

Ах, как хорошо им ведом настоящий восторг, когда вдруг вместе с просеиваемой землей проскользнет маленькая металлическая пластинка, а потом — одно прикосновение большого пальца, и перед вами изящная чеканка по бронзе: рогатый бог! Как я завидую им, их лопатам и ситам, их рулеткам и прочим их инструментам, а также — их мудрым умелым рукам, которые могут коснуться того, что находят! Но им недолго удается подержать свои находки в ладонях; они, разумеется, отдают их в музеи; и все-таки какое-то время они действительно держат в своих руках Прошлое…

В конце концов и я отыскала тот город, который столько времени не давал мне покоя. После целого года раскопок в нескольких неверно выбранных местах и упорного следования разным дурацким идеям — например, той, что город должен быть окружен стеной с единственными воротами, — меня, когда я в очередной раз изучала его возможные очертания на карте Долины, вдруг осенило, как если бы из-за туч внезапно ударило солнце, озарив землю вокруг: этот город должен быть именно здесь, у слияния многочисленных ручьев и речек, буквально у меня под ногами. И никакой стены вокруг него нет и не может быть; да и зачем им какие-то стены?

То, что я в воображении своем приняла за ворота, было просто мостом над местом слияния ручьев. А храмы и специальная площадь для танцев оказались вовсе не в центре города, ибо центром считается Священный Стержень, а значительно дальше, и располагались они по одному из витков двойной спирали — разумеется, по правому — прямо среди лугов, что начинаются сразу за главным зернохранилищем города. Ну и так далее…

Но у меня нет возможности, подобно археологам, начать здесь раскопки и надеяться при этом найти осколок черепицы с крыши, переливчатое стеклышко — ножку бокала для вина — или керамическое блюдце от солнечной батареи, или маленькую золотую монетку из Калифорнии, точно такую же (ибо золото не ржавеет), как была отчеканена где-нибудь в городке золотоискателей и потрачена на шлюх или земельный участок в Сан-Франциско, а потом, возможно, была переплавлена и какое-то время служила обручальным кольцом, а потом спряталась где-то в глубоком подземелье, что, возможно, даже глубже шахты, в которой некогда было добыто то золото, и никто, никакая полиция не смогли его отыскать, а потом, побыв колечком, оно превратилось в солнышко с золотыми кудряшками лучей и было подарено искусному ремесленнику в честь его великого мастерства… Нет, ничего подобного я там, увы, не найду! Его там просто еще нет. Нет там этого маленького золотого солнышка — как они говорят, оно не живет в Домах Земли. Оно — там, в воздушных высях, в неведомых просторах, что лежат за пределами сегодняшних дней и ночей, в Домах Неба. Мое золотое украшение прячется среди черепков разбитого кухонного горшка на том конце радуги. Копайте там! Интересно, что вы обнаружите? Ну конечно, семена! Семена дикого овса.

Я могу пройти через поля, заросшие диким овсом и чертополохом, между домами того маленького городка, который так долго искала и который называется Синшан. Потом миную городскую площадь и Стержень и окажусь прямо на площади для танцев. Вон там, к северо-востоку, где сейчас растет этот могучий дуб, будет находиться хейимас Обсидиана, а совсем рядом — хейимас Синей Глины, покопайте-ка там, на северо-западном склоне горы; чуть ближе ко мне и ближе к Стержню расположена хейимас Змеевика; потом обе хейимас Красного и Желтого Кирпича — на юго-восток и юго-запад у тропы, ведущей к ручью. Им придется осушать это поле, если они захотят построить там хейимас, что они, по-моему, и сделают: построят под землей свои храмы, и только их пирамидальные крыши с окнами фонарем будут видны отсюда да украшенные орнаментом входы на лестницы. Это я способна видеть довольно ясно. Здесь мне позволено видеть внутренним взором все что угодно. Я могу стоять посреди пастбища, где пока что нет еще ничего, кроме солнца и дождя, дикого овса и чертополоха да диких зарослей козлобородника; здесь не пасутся тучные стада, только мелькнет порой дикий олень, но я могу стоять здесь и видеть, закрыв глаза: площадь для танцев, ступенчатые крыши хейимас, луну, словно выкованную из меди, прямо над хейимас Обсидиана. Ну а если я прислушаюсь, то неужели не смогу услышать их голоса своим внутренним слухом? А вы, Шлиман, слышали голоса на улицах Трои? Если да, то и вы тоже были сумасшедшим. Все троянцы давным-давно умерли, три тысячи лет тому назад! Но кто из них дальше от нас, кто более недостижим, кого труднее услышать — мертвых или еще не рожденных? Тех, чьи кости истлели в зарослях чертополоха под землей, под надгробиями Прошлого? Или тех, кто скользит невесомо в мире молекул и атомов, там, где столетия пролетают как день, — прекрасных людей, живущих у подножия огромной, похожей на колокол Горы Вероятного?